Я люблю Голливуд - Линдси Келк

Я нервно пригладила длинную легкую каштановую челку.

— Слушай, я тебе серьезно сказала — перестань. Мы решили не торопиться, и ты об этом знаешь.

Дженни улыбнулась:

— Знаю, но не вижу этому никаких препятствий и очень за тебя рада, правда. Но, Энджи, мы просто обязаны сначала пристроить меня. Я уже шесть месяцев кричу: «Господи, пошли хоть какой-нибудь пищи!»

— Я тоже здорово хочу есть, — буркнула я.

Ужин прошел как-то слишком быстро. Еда была замечательная, но она не впитывала шампанское с той скоростью, как мне бы хотелось. Мясные роллы или куриная ножка оказались бы очень кстати, но это был шикарный нью-йоркский прием, а не семейная вечеринка Кларков. Когда ужин перешел в речи, которые плавно перетекли к тостам, я извинилась перед обаятельным специалистом по аналитическим исследованиям, который чуть не лишился чувств, узнав, что у меня нет пенсии, и пошла искать себе подходящую компанию. Эрин и Ванессу ждали обязанности невесты и подружки невесты, Дженни сверкала улыбкой и многозначительно кивала сразу нескольким приятелям Томаса, а Алекс предположительно прятался от этих самых приятелей в туалете. Хотя он вырядился в костюм и аккуратно причесал черную шевелюру, ему не удалось скрыть выражение глаз, когда Томас с приятелями начали обсуждать акции и паи. Не найдя надежной защиты от смертельно скучных разговоров, я сбежала на галерею.

— Тоже хочешь за ними шпионить? — спросил Алекс, когда я свернула на последний лестничный марш.

Он перегнулся через перила, держа в руке высокий бокал шампанского, — воротник расстегнут, узел галстука ослаблен.

— Вот где ты прячешься! — Я пригубила его бокал, рассудив, что от глотка шампанского большого вреда не будет. — А я думала, ты ушел со своим новым бойфрендом.

— А что, мы бы спелись. Ты же знаешь, мне всегда нравились сверхприбыльные ценные бумаги.

— Да, просто мимо пройти не можешь. Так за кем же мы следим?

Он указал на бар у дальней стены ресторана:

— Я следил за тобой, но ты ускользнула, так что в основном за Дженни. Хочу угадать, на кого она нацелилась.

Я сразу заметила Дженни у барной стойки — сияющие локоны и пухлые красные губы. Она смаковала прозрачный коктейль, внимательно изучая свои ногти, игнорируя стоявшего рядом с ней парня, который неуклюже пытался привлечь ее внимание робким покашливанием и испуганной улыбкой.

— Похоже, она все же остановилась на Джеффе, — кивнул Алекс.

— Похоже, — нахмурилась я. — Она вся пылает и кричит «Хочу мужчину!», но при этом сидит по вечерам дома и смотрит «Няню 911». Смотри, как она держится: словно и не замечает этого парня.

— Может, она чересчур разборчивая? — предположил Алекс, когда незадачливый клерк сдался и пошел пытать счастья к Ванессе. — Или ей действительно нравится «Няня»?

— И нравится, и разборчива, как и полагается красавице, но дело не в том, — сказала я. — Не знаю, как объяснить. Дженни не домоседка, она пользуется успехом, ей наперебой оставляют номера телефонов, но она не перезванивает и в то же время всюду распространяется, как ей плохо без мужчины. Ума не приложу, что делать. Я вижу, она никак не может забыть Джеффа, но это единственное, о чем она наотрез отказывается говорить. В смысле трезвая.

— Все еще надеется на примирение? — понизил голос Алекс, чуть наклонившись ко мне.

Я пожала плечами, чуть выпятив губу. По официальной версии, Дженни совершенно оправилась после разрыва со своим бывшим, но признание, сделанное ею под сильной мухой в два часа ночи — так сказать, без протокола, — звучало так: «Я буду любить его до конца жизни, мы с ним родственные души». Отчего-то мне казалось, что Дженни не захочется посвящать в это Алекса.

— Значит, мне не нужно говорить ей, что к Джеффу вчера переехала некая блондинка, — констатировал Алекс. — Извини, что раньше не сказал, забыл совсем.

— Что, серьезно? Алекс кивнул.

Дженни не разговаривала с ним несколько дней, когда он отказался продать свою квартиру по той единственной причине, что жил в одном доме с Джеффом, поэтому определенную информацию он вполне разумно держал при себе.

— Да, она об этом не знает, иначе бы слегла на месяц.

— Смешно, — улыбнулся он. Одна его рука скользнула по моей спине, вторая крепко сжимала перила. — Как ты насчет этого прямо сейчас?

Я утопала в глубоких зеленых глазах Алекса. Его длинная челка запуталась в моих ресницах, когда он наклонился ко мне для долгого поцелуя. Через тонкий шелк платья я ощущала тепло его тела, а сзади на поясницу ощутимо давили перила. Сумочка выскользнула из моей руки и упала — не то на галерею, не то вниз, мне дела не было.

— Я, наверное, скоро пойду, — сказала я нетвердым голосом, когда Алекс легонько поглаживал меня по шее, накручивая пряди волос на длинные пальцы. — Завтра в девять я должна быть у Мэри.

— До моей квартиры ближе на метро, до твоей — на такси. — Глаза Алекса стали темными от расширенных зрачков, дыхание участилось. — Правда, вряд ли пассажиры метро спокойно отнесутся к тому, чем я планирую заняться.

— Тогда такси.

Я быстренько пригладила платье и огляделась в поисках клатча. К счастью, сумочка не улетела вниз и не попала кому-то по макушке. В свое время по моей вине на свадьбах и так пострадало немало народа.

— Должна сказать, я не знала, что ты из тех, кого возбуждают свадьбы.

— А из каких я, по-твоему? — улыбнулся Алекс. — Да и не в свадьбе дело, а в тебе. А теперь давай бегом в такси!

Утро следующего дня было серым и холодным, как все утра с конца ноября. Ламинат на полу спальни был ледяным, когда я, спустив ноги с кровати, нашаривала шлепанцы. Глупо, конечно, при Алексе не надевать огромные носки, в которых я обычно сплю, но мы сошлись снова не так давно и мне не хотелось отпугнуть парня таким шедевром, Вот я и мучилась как идиотка.

Март оказался противоположностью июля. Едва сойдя с трапа самолета, я почувствовала, что изнемогаю от жары, а теперь частенько гадала, согреюсь ли когда-нибудь. Знойное, душное лето уступило место прохладной, свежей осени, которая моментально перешла в морозы и снегопады. Такая красота, как три фута снега под ногами, как я быстро выяснила, была а) не редкостью в этом городе и б) ничем хорошим. Дома, когда шел снег, жизнь останавливалась. Мать ждала, пока по улицам проедет снегоуборщик, и в резиновых сапогах отправлялась по проезжей части в поход по магазинам, закупая ящики консервов и восемь пинт молока, которое скисало прежде, чем матери удавалось заставить отца его выпить, чтобы не пропало. Когда снег шел в Нью-Йорке, на дорогах образовывались пробки, останавливалось метро, но жизнь не замирала.

Вынужденные прогулки против резкого ветра, с залепленным ледяной изморосью лицом мало соответствовали гламурному образу жизни, которую, по мнению моей семьи, я вела. Впрочем, в сложившемся у папы с мамой мнении не последнюю роль сыграли мои е-мейлы и телефонные звонки, где я редко упоминала, что месяцами расхаживаю с красным, как у оленя Рудольфа, носом, закутанная, как эмблема шин «Мишлен».