Русский дневник - Джон Эрнст Стейнбек

Капу, чьи фотографии запечатлели муки и радости человека на войне, объединяли со Стейнбеком сострадание и любознательность. Капа, родившийся в Будапеште в 1913 году, обладал качествами, которые очень привлекали Стейнбека: жизнелюбием, терпимостью, человеколюбием. Как отмечает его биограф Ричард Уилан, политические взгляды Капы были схожи со взглядами Стейнбека. Философия Капы сформировалась во времена его мятежной юности. Эти взгляды можно было назвать «демократическими, эгалитаристскими, пацифистскими, полуколлективистскими, пропролетарскими, антиавторитарными и антифашистскими – с сильным акцентом на достоинство человека и права личности». Вынужденный покинуть Будапешт в 1931 году, Капа провел в изгнании большую часть своей жизни, странствуя по миру в качестве свидетеля разрушительных войн и делая снимки для журналов Time, Life и Fortune. Капу привлекали человеческие драмы, он стремился увидеть обыкновенное в экстраординарном. Он фотографировал людей, а не события. Как отмечал Уилан, фотоаппарат Капы всегда изучает «крайние проявления, он… исследует людей в условиях крайнего напряжения».

Сорокадневная поездка двух мастеров по Советскому Союзу в 1947 году, как и поездка Стейнбека к морю Кортеса с Эдвардом Рикеттсом в 1940 году, была экспедицией любопытных. Подобно Рикеттсу и Стейнбеку в первом путешествии, Капа и Стейнбек также хотели бы запечатлеть все, на что упадет их взгляд, и соорудить из своих «наблюдений и размышлений некую структуру, которая послужила бы моделью наблюдаемой реальности». Но если в структуре «Моря Кортеса» сплавлены «традиционно научный» и эмпирический подходы, то для второго повествования путешественники выбрали один объектив: «Мы должны постараться не критиковать и не хвалить, делать честные репортажи о том, что мы видели и слышали. Мы будем обходиться без редакционных комментариев и без выводов о том, что мы недостаточно хорошо знаем». Так появилась форма дневника и фоторепортажа. Структура, которую Стейнбек и Капа выбрали для своей книги – а на самом деле доминирующая метафора «Русского дневника» – это портрет Советского Союза. Портрет в рамке.

С началом 1940-х годов в мир пришли большие перемены. «Очень плохи дела в мире, не так ли? – писал Стейнбек своему редактору Паскалю Ковичи в 1940 году. – Все, кажется, валится в тартарары – я имею в виду все, что я задумал. Может быть, из боевых действий и войн появятся какие-то новые подходы? Не знаю». «Новые подходы» в своей работы Джон Стейнбек искал на протяжении всех 1940-х годов. Он начал десятилетие с научного травелога[1], а закончил его работой над глубоко личным экспериментальным романом «К востоку от Эдема». Работа над «Русским дневником» стала частью постоянных усилий Стейнбека по поиску свежих материалов, созданию новых литературных форм. Это нужно было для того, чтобы вновь разжечь в себе творческий огонь. Вот как он писал в своем дневнике об этом огне в 1946 году, в трудный для себя момент: «В его сиянии уйдет в тень все остальное, из-за чего я сейчас выгляжу как серый, поседевший зверь… Но пока я работаю по-старому, ничего такого не случится».

В конце 1930-х годов Джон Стейнбек обнаружил в себе этот огонь, когда писал роман «Гроздья гнева» (1939). Все предыдущее десятилетие он совершенствовал свое мастерство, когда готовил серию тех произведений, которые чаще всего ассоциируются с Джоном Стейнбеком как социальным историком. Это сборник рассказов «Долгая долина» (написаны в начале 1930-х годов, опубликованы в сборнике в 1938 году), комический tour de force «Квартал Тортилья-Флэт» (1935) и трилогия о людях труда: «И проиграли бой» (1936), «О мышах и людях» (1937) и «Гроздья гнева». К концу периода Великой депрессии имя Джона Стейнбека, писавшего о простых людях, стало «именем нарицательным» – так говорилось в рекламном материале для фильма «Гроздья гнева» (режиссер Джон Форд, 1940). Но для самого писателя это звание стало обременительным – в письмах он даже резко высказывался в том смысле, что теперь ему придется писать анонимно. В 1940-х годах в мире за ним закрепилась слава писателя, с чувством пишущего о страданиях бедняков. Критики и обозреватели ждали знакомого голоса пролетарского писателя и возвращения к острым темам 1930-х годов. Стейнбек сопротивлялся. «Я должен начать сначала, – писал он в ноябре 1939 года Карлтону Шеффилду, своему соседу по общежитию в колледже. – Я работал над книгой, пока мог и как мог. Я никогда над ней не размышлял – ну разве что жалел, что она тянется, как неповоротливая телега. И я не представляю, каким будет по форме новый роман, но знаю, что это будет новая вещь, которая сформируется под новый образ мысли».

На пороге нового десятилетия интересы Стейнбека сдвинулись в сторону естественных наук и экологии и, как отмечает он в письме к Шеффилду, «это будет длиться долго». Джон Стейнбек – прозаик превратился в Джона Стейнбека – морского биолога. В марте 1940 года вместе со своим другом морским биологом Эдом Риккертсом, человеком, близким ему по духу и интеллекту, Стейнбек отправляется исследовать литораль (приливно-отливную зону) моря Кортеса. Книга «Море Кортеса», вышедшая в 1941 году, представляет собой отчет об этой поездке и является одним из непризнанных шедевров Стейнбека. Это густая смесь из научных наблюдений, философских размышлений и юмористических скетчей, увенчанная каталогом образцов, обнаруженных во время этой поездки (его составил Риккертс).

Книга «Море Кортеса» как повествование о путешествии, как совместный проект и как эксперимент со структурой определила методы работы Стейнбека на все 1940-е годы. Апогея эта тенденция достигла в конце десятилетия, когда вышел «Русский дневник». «Он, если можно так сказать, попытался выйти в большой мир», – заметил на этот счет Артур Миллер. Поиски источников вдохновения вылились для Стейнбека в десятилетие бурных экспериментов; он писал киносценарии, журналистские заметки, путевые дневники, пьесы и новеллы. На самом деле путешествия в 1940-е годы стали для Стейнбека своего рода панацеей. За эти десять лет он несколько раз съездил в Мексику, утверждая, что «там есть нелогичность, которая мне так нужна». В 1941 году по настоянию документалиста Герберта Клайна он написал сценарий о проблемах со здоровьем у жителей далекой мексиканской деревни – «Забытая деревня». После войны Стейнбек неоднократно возвращался туда, чтобы написать, а затем экранизировать рассказ «Жемчужина», а в 1948 году снова отправился в Мексику, чтобы поработать над сценарием масштабного фильма Элиа Казана «Вива Сапата!», повествующего о жизни мексиканского революционера Эмилиано Сапаты.

Вступление Соединенных Штатов во Вторую мировую войну нарушило самоизоляцию Стейнбека, характерную для 1930-х годов, и унесло его далеко от родной Калифорнии. Сначала он оказался в Вашингтоне, округ Колумбия, где в 1941 году дал интервью недавно сформированному агентству по информации и пропаганде, которое называлось Служба зарубежной информации. Затем он перебрался в Нью-Йорк, где остановился у Гвин Конгер, женщины, которая стала его второй женой. Там он сделал свой первый вклад в борьбу с фашизмом, написав «Луна зашла» (1942), пьесу-новеллу об оккупированной скандинавской стране, которая получила одобрение участников европейских подпольных групп, сопротивлявшихся нацистскому нашествию. В Америке этот роман Стейнбека, а также пьеса и фильм по этой работе, которые быстро вышли друг за другом, получили менее восторженные отклики, потому что страна оказалась не готова считать людьми изображенных в пьесе захватчиков – явно немцев. Разочаровавшись, Стейнбек перешел к другим проектам, связанным с войной: так, в начале 1942 года он писал сценарии для радиопередач Института зарубежной службы. Позже ему было предложено написать текст о подготовке экипажей бомбардировщиков в американских ВВС – выполняя это задание, Стейнбек и фотограф Джон Своуп объездили тренировочные центры, разбросанные по всей территории США.