Забытая клятва Гиппократа - Ирина Градова

Я старалась убедить Шилова, что в смерти больного его вины нет, и в то же время понимала, что он все равно продолжит заниматься самобичеванием. Думаю, на его месте я чувствовала бы то же самое.

Уже позднее, после того как я приняла душ и мы сели ужинать, я сказала:

– У этого твоего покойного пациента есть родственники?

– Да, конечно, – кивнул Олег, ковыряя вилкой в салате с таким остервенением, словно пытался отыскать там спрятанный клад. – Приходили его жена и брат. Именно мне пришлось сообщать им о его смерти. Знаешь, ведь Свиридин давно был моим пациентом, и я знал его как облупленного! Он раз в полгода ложился в отделение, ему проводили процедуры, иногда кололи синовиальную жидкость. Операцию откладывали до последнего, так как состояние его здоровья вызывало беспокойство. После госпитализации я дважды отменял хирургию – сначала потому, что анализы оказались не в порядке, потом из-за кардиограммы… Ты в курсе, индуисты и буддисты верят в предопределение? Я, как врач, не имею на это право, но сейчас мне кажется…

– Что?

– Мне кажется, что это все были предупреждения, понимаешь? Чтобы не делать Свиридину эту чертову операцию…

Ну что прикажешь с ним делать, с этим моим муженьком? Нет, я только за, если у человека повышенное чувство ответственности, но чтобы настолько! Однако я понимала, что переделывать Олега бесполезно и разговор об этом может лишь привести к скандалу. Скандалов мне хватало в первом браке, поэтому я стараюсь вторично не искушать судьбу. Так я поступила и сейчас.

– Ты будешь зеленый чай или фруктовый? – как ни в чем не бывало поинтересовалась я, вставая из-за стола.

* * *

Мы, питерцы, постоянно ноем, что нам не нравится местная погода. Признаюсь, я одна из тех, кто ноет больше всех. Ненавижу дождливый климат и сырость этого города, вечную грязь на улицах, летом – пыль, зимой и весной – мокрый талый снег. Ненавижу короткое, прохладное лето, во время которого солнечные дни случаются лишь время от времени, тогда как в какой-нибудь Турции или Болгарии полгода можно купаться и загорать.

В это лето все по-другому. Как обычно, июнь прошел незамеченным, с бесконечными дождями и температурой, мало отличающейся от майской. Однако потом начался ад. Естественно, поначалу мы радовались тому, что градусник показывает выше тридцати – в кои-то веки и у нас, в Питере, наступило настоящее лето! Народ кинулся на пляжи, к водоемам, и наплевать, что официально купаться запрещено – кого и когда это останавливало? Черные, как сенегальские негры, мужчины и женщины бороздили улицы, по которым даже летом снуют синевато-белые тела, покрытые гусиной кожей. Мы ощущали себя как в Египте, только вот рядом, к несчастью, не было Красного моря.

Все бы хорошо, но такая экстремальная жара не тяготит, только если находишься в отпуске. Когда же приходится работать, это настоящая мука – для всех, кроме нас, обитателей «подвала»! Подобно всем государственным и муниципальным больницам в Питере, наша не оснащена кондиционерами. Только в кабинете главного да в некоторых офисах завов отделениями стоят вентиляторы, которые, честно говоря, только гоняют пыль из угла в угол, но прохлады почти не добавляют. Как анестезиолог, я провожу большую часть времени в операционных. Там кондиционер работает в полную силу, и мы не ощущаем дискомфорта. Это в прямом смысле жизненно необходимо: разве может обливающийся потом, задыхающийся от духоты врач всерьез отвечать за благополучие пациента на своем столе? Однако, выбираясь на поверхность, мы, как и все остальные, попадаем в пекло. Я по-настоящему сочувствую нашим больным, вынужденным маяться в палатах – особенно тем, чьи окна выходят на солнечную сторону. И, самое главное, тем, кто является «лежачим»! В моем отделении пациенты лежат только сразу после операции, но, попадая по необходимости в другие, я вижу, что большинство тех, кто способен передвигаться самостоятельно, стараются укрыться в коридорах, подальше от окон.

Вот и сегодня мне нужно было обсудить предстоящую операцию с пациенткой из ортопедии. Ей предстояла плановая операция на тазобедренном суставе, и я собиралась задать больной несколько обычных вопросов насчет наркоза. Зайдя в палату, я с удивлением отметила, что женщины резко отпрянули друг от друга, хотя до этого, похоже, что-то оживленно обсуждали.

– Добрый день, – поздоровалась я, испытывая на себе колючие взгляды и честно недоумевая об их причине. – Кто тут Анна Робертовна Нечаева?

– Это я, – отозвалась одна из тех, кто смотрела на меня с недоверием. Это оказалась дама лет шестидесяти. Судя по истории болезни, несколько лет назад она сломала шейку бедра и с тех пор могла ходить только на костылях. В свое время ей крайне неудачно сделали операцию, и теперь сустав разрушился практически полностью. Нечаевой было показано эндопротезирование. Кстати, надо заметить, что она не являлась пациенткой нашей больницы, но категорически отказалась, чтобы новую операцию делал тот же врач, что и предыдущую, – что ж, ее можно понять!

– Вы анестезиолог? – уточнила Нечаева.

Я подтвердила ее предположение.

– Мне нужно побеседовать с вами насчет наркоза.

Женщины переглянулись, и я вновь почувствовала себя неуютно. Что здесь, собственно говоря, происходит?

– Мне нужен хороший наркоз! – заявила Нечаева. – Сколько это будет стоить?

– Нисколько, – сказала я. – Наркоз у нас бесплатный…

– Знаем-знаем, какой у вас бесплатный наркоз! – перебила меня пациентка. – От него потом не проблюешься – извините за выражение! Нет, мне нужен такой, от которого просыпаешься быстро и безболезненно.

– Ну, во-первых, «просыпаться» вам и не придется, потому что вы не будете спать, – терпеливо пояснила я. – Анестезия при вашей операции производится регионарная, то есть местная. Во-вторых – и это самое главное, мы не торгуем наркозом: вы получите именно тот, который показан при ваших хронических заболеваниях, если таковые имеются.

Беседуя с больной, я отлично понимала, что она имеет в виду, говоря о «бесплатном» и «платном» наркозе. В большинстве больниц это устоявшаяся практика: пациентам откровенно втюхивают лабуду насчет того, что анестезия бывает хорошей, то есть платной, после которой оправляешься быстро и без последствий, или плохой – бесплатной, но с отвратительными побочными эффектами. Так как за «хорошую» анестезию берут не так уж много денег – от пятисот до тысячи рублей, в зависимости от степени бесстыдства анестезиолога, участвующего в операции, – то большинство предпочитают заранее оплатить свой комфорт. На самом деле в первую очередь наркоз зависит от показаний для данного конкретного пациента – именно поэтому перед операцией необходимо выяснить, нет ли у него аллергии на компоненты анестезии. Ценовая категория лекарственных препаратов, используемых для этих целей, и в самом деле может разниться – это зависит и от составляющих наркоза, и от производителя, однако анестезия, полагающаяся при бесплатных операциях, всегда прилагается также бесплатно. При бывшем заведующем в отделении ортопедии и травматологии такой вид оболванивания больных цвел пышным цветом, но теперь эта лавочка прикрылась: если Шилов прознает, что кто-то занимается такими делами, он устроит страшный скандал. Именно поэтому мало кто рискует с ним связываться, хотя многие недовольны. В других отделениях, насколько мне известно, бывает по-разному. Кое-где вовсю идет бойкая торговля не только наркозом, но и кровью для переливания, а также лекарственными препаратами, которые предлагают купить якобы вместо бесплатных, но худшего качества. На самом же деле больницы получают все это, включая наркоз, отнюдь не для продажи. Другое дело, что «хороших» и дорогих препаратов гораздо меньше, чем более дешевых. Соответственно, кому-то должно повезти, потому что он успел «отхватить» импортный вариант, другим – нет, так как легли в больницу позже и осталось, как говорится, что похуже. Но чаще всего врачи в отделениях предпочитают «не пускать дело на самотек».