Казнь на Вестминстерском мосту - Энн Перри

— Нам известно, кто он? — тихо спросил Томас.

— Да, сэр. — Из голоса констебля исчезла деловитая четкость. — Я его знаю, я же тут всегда дежурю. Это сэр Локвуд Гамильтон, депутат парламента. Живет где-то к югу от реки, так что, думаю, он где-то засиделся и шел домой как обычно. Господа любят пройтись пешком, если живут поблизости, таких немало, членов чего-то там. — Он закашлялся, словно в попытке преодолеть замешательство, или жалость, или ужас. — Наверное, приехал с другого конца страны. У них тут у всех есть квартиры в городе, они живут там, когда палата собирается на сессии. А еще они все на высоких постах в правительстве и должны быть здесь, им разрешается уезжать на праздники и выходные.

— Да. — Питт уныло улыбнулся. Он отлично знал, каковы требования к членам парламента, но понимал, что констебль просто хочет помочь. Да и от разговора становилось легче; звуки разгоняли тишину и отвлекали от мыслей о трупе. — Спасибо. Кто из них Хетти Милнер?

— Вон та, белобрысая. Другая занимается тем же ремеслом, но к этому она не имеет отношения. Так, любопытствует.

Питт перешел дорогу и приблизился к группе. Он окинул взглядом размалеванное лицо Хетти, казавшееся плоским в резком свете фонарей, ее корсаж с низким вырезом, светлую и гладкую кожу, которая обязательно пойдет пятнами и покроется морщинами через небольшое количество лет. Когда Хетти оступилась и упала, дешевая цветастая юбка порвалась, и сейчас взору инспектора открывалась тонкая щиколотка и стройная нога.

— Я инспектор Питт, — представился он. — Это ты нашла тело, привязанное к столбу?

— Ну, я! — Хетти не любила полицию; она воспринимала ее как угрозу своей профессиональной деятельности и видела от нее только вред. Против конкретно этого полицейского она ничего не имела, но хотела исправить собственную оплошность и считала, что для этого нужно как можно больше помалкивать.

— Ты видела еще кого-то на мосту? — спросил Питт.

— Нет.

— Куда ты шла?

— Домой. С южного берега.

— В сторону Вестминстерского дворца?

У Хетти возникло подозрение, что он смеется над ней.

— Ну да!

— Где ты живешь?

— Около Миллбэнкской тюрьмы. — Она вздернула подбородок. — Это рядом с Вестминстером, ежели ты не знаешь.

— Знаю. Ты шла домой одна? — На его лице не было никакой насмешки, но Хетти все равно посмотрела на него с недоверием.

— А тебе какое дело? Совсем одурел — такие вопросы задавать? Ясное дело, я была одна!

— Что ты ему сказала?

Хетти собралась было спросить: «Кому?», но сообразила, что это бессмысленно. Она, по сути, только что признала, что занималась своим ремеслом. Чертов фараон, вынудил ее проговориться!

— Спросила, не заболел ли он. — Ответ ей понравился. Даже благородная дама могла бы справиться о чьем-либо здоровье.

— Значит, он выглядел больным?

— Ага… Нет! — Хетти еле слышно чертыхнулась. — Ладно, я спросила, не хочет ли он провести время в компании. — Она попыталась изобразить на лице сарказм. — А он ничего не ответил!

— Ты прикасалась к нему?

— Нет! Я же не воровка!

— Ты уверена, что больше никого не видела? Тех, кто шел бы домой? Или торговцев?

— А что им продавать в такой час?

— Горячие пироги, цветы, сэндвичи…

— Нет, не видала. Только один кэб проехал, не останавливаясь. Но я его не убивала. Богом клянусь, он был мертв, када я подошла. Да и с какого перепугу мне его убивать? Я же не сумасшедшая!

Питт верил ей. Хетти была обычной проституткой, такой же, как бессчетное количество других девушек, которые в лето господне тысяча восемьсот восемьдесят восьмое зарабатывали этим ремеслом себе на пропитание. Может быть, она мелкая воровка, а может, и нет; может быть, она подцепит нехорошую болезнь и умрет молодой. Но она не будет убивать на улице потенциального клиента.

— Продиктуй констеблю свои имя, фамилию и адрес, — сказал ей Питт. — И не пытайся соврать, Хетти. Если нам придется искать тебя, это сильно повредит твоему бизнесу.

Хетти сердито зыркнула на него, повернулась и пошла к констеблю. Она опять оступилась, но на этот раз удержалась на ногах и зашагала дальше, еще выше вскинув голову.

Томас поговорил с остальными, но никто ничего не видел, так как все прибежали на крик Хетти. Больше тут делать было нечего, и инспектор подал знак труповозке, ожидавшей у въезда на мост, что можно забрать тело. При осмотре кашне Питт отметил, что узел обычный, такой, какой завязывают машинально: один конец вокруг другого, потом еще раз. Под весом мужчины узел затянулся настолько сильно, что его невозможно было развязать. Инспектор наблюдал, как кашне перерезали ножом и опустили тело, затем осторожно погрузили его в экипаж. Труповозка тронулась с места — черная тень в круге света, — прогрохотала через мост, у огромной статуи Боудикки на колеснице, запряженной великолепными конями, свернула направо, на набережную Виктории, а потом вообще исчезла из виду. Питт вернулся к констеблю и недавно прибывшему еще одному облаченному в форму представителю правоохранительных органов.

Настал тот этап, который Томас ненавидел сильнее прочих, — кроме, возможно, последнего, когда разрозненные детали складываются в логическую цепочку, когда приходит понимание душевных страстей и сердечных мучений, приведших к трагедии. Сейчас ему предстоит сообщить о случившемся семье. Он будет наблюдать, как они воспримут шокирующее известие и в чем выразится их скорбь, и, отстраняясь от их слов, жестов и бурных эмоций, искать нечто, что скажет ему о многом. Часто это открывало ему чью-то боль или тайну, чей-то секрет, не имевший отношения к преступлению, чей-то подлый поступок или чье-то проявление слабости, ради сокрытия которых человек был готов лгать.

Выяснить, что сэр Локвуд Гамильтон живет в номере семнадцать по Роял-стрит, в полумиле от моста, в доме, выходящем окнами на сады Ламбет-пэлэс, в официальной лондонской резиденции архиепископа Кентерберийского, оказалось нетрудно.

Ловить кэб Томас не стал, короткая прогулка в ясную весеннюю ночь обещала быть приятной — наверняка Локвуд Гамильтон подумал точно также, когда вышел из парламента. К тому же будет время для размышлений.

Десять минут спустя инспектор уже стоял на крыльце и стучал медным кольцом по изящной двери красного дерева. Он выждал несколько секунд, затем постучал снова. Сначала свет зажегся где-то в мансарде, потом на втором этаже и наконец в холле. Дверь открылась, и перед Томасом предстал заспанный дворецкий в наспех накинутой куртке. Он, хлопая глазами, уставился на Питта, но, увидев совершенно чужого человека, набрал в грудь побольше воздуха, чтобы разразиться гневной тирадой.

— Инспектор Томас Питт, участок на Боу-стрит, — быстро заговорил Томас. — Можно мне войти?

Дворецкий почувствовал в тоне Питта то ли некую торжественность, то ли намек на сожаление, и его раздражение тут же улетучилось.