Десять тысяч дверей - Аликс Е. Харроу

Мой отец занимался полевыми исследованиями по заказу мистера Локка. Его наняли, когда я была еще маленьким, размером с баклажан, ребенком, закутанным в старый дорожный плащ.

– Твоя мать только-только умерла – так печально, – любил повторять мистер Локк. – И вот твой отец – ты только представь, одетый как чучело, с кожей странного цвета, с татуировками на руках – остался в какой-то глуши с младенцем на руках. Я сказал себе: «Корнелиус, этому человеку нужно помочь!»

Отец поступил к нему на службу в тот же день и отправился бродить по миру в поисках предметов «особой ценности», которые он отсылал мистеру Локку, а тот раскладывал по витринам с латунными табличками и кричал на меня, когда я трогала экспонаты или ухитрялась стащить ацтекские монеты, желая разыграть с их помощью сцену из «Острова сокровищ». Ну а я жила в маленькой серой комнатке, изводила нянек, нанятых мистером Локком, чтобы те воспитывали меня, и ждала возвращения отца.

В семь лет я гораздо больше времени проводила с мистером Локком, чем с папой, и даже любила его, насколько возможно любить человека, который, казалось, родился в костюме-тройке.

По своему обыкновению мистер Локк снял для нас номер в лучшем отеле. В штате Кентукки таковым оказалась огромная деревянная гостиница, раскинувшаяся на берегу Миссисипи. Это здание построили люди, которые явно хотели открыть гранд-отель, но ни разу в жизни его не видели. На стенах были яркие обои в полоску, повсюду висели электрические люстры, но из-под половиц доносился неприятный рыбный душок.

Мистер Локк отмахнулся от управляющего, как от мухи, бросил что-то вроде: «Присмотрите за девочкой, будьте добры», – и прошагал в вестибюль. Мистер Стерлинг неотвязно следовал за ним, как собака в человеческом обличье. Локк поприветствовал господина с бабочкой на шее, который дожидался его, сидя на диване с цветастой обивкой:

– Губернатор Докери, как я рад вас видеть! Я, поверьте, с живейшим интересом прочитал ваше недавнее послание… Как ваша коллекция черепов? Пополняется?

Так вот зачем мы сюда приехали! Мистер Локк решил встретиться с одним из своих приятелей из Археологического общества, чтобы весь вечер выпивать, курить сигары и хвастаться новыми приобретениями. Каждое лето в особняке Локка проводилось ежегодное собрание всего общества – роскошная вечеринка, после которой члены общества удалялись на скучное закрытое совещание, куда ни меня, ни даже моего отца не допускали. Но истинные энтузиасты, будучи не в силах ждать целый год, искали встреч друг с другом, как только подворачивалась возможность.

Управляющий взглянул на меня и выдавил испуганную улыбку, выдающую в нем человека без детей. Я во весь рот улыбнулась ему в ответ.

– Пойду погуляю, – уверенным тоном заявила я.

Управляющий заулыбался еще отчаяннее, моргая в нерешительности. Я всегда вызываю у незнакомцев замешательство: моя кожа странного красновато-медного оттенка, будто покрытая слоем кедровых опилок, но глаза округлые и светлые, а одежда дорогая. Кто же я? Избалованная хозяйская любимица? Прислуга? Что делать несчастному управляющему? Предложить мне чаю или отправить меня на кухню к горничным? Я относилась к разряду людей, которых мистер Локк называл «пограничными явлениями».

Я опрокинула высокую вазу, неискренне ахнула: «О боже!» – и ускользнула, пока управляющий ругался и вытирал воду собственным пиджаком. Я выбежала за дверь… (Ну вот, это слово проникает в описания даже самых обыденных ситуаций. Иногда мне кажется, что двери прячутся в складках каждого предложения. Глаголы служат им петлями, а каждая точка – это ручка двери).

Здешние улицы представляли собой высушенные солнцем полосы грунтовых дорог, которые, пересекаясь между собой, вели к грязной реке. Однако жители городка Нинли прохаживались по ним с таким видом, будто это и впрямь были настоящие улицы. Когда я проходила мимо, все эти люди смотрели на меня и что-то бормотали.

Скучающий портовый грузчик толкнул локтем своего приятеля и указал на меня пальцем:

– Ты глянь, девчонка из племени чикасо.

Второй покачал головой и предположил, опираясь, видимо, на свой богатый опыт общения с индейскими девочками:

– Скорее из западных племен. Или полукровка.

Я прошла мимо. Окружающие вечно строили такие догадки, пытаясь отнести меня к тому или иному племени, но мистер Локк уверял, что все они одинаково ошибаются. Он называл меня «совершенно уникальным экземпляром». Однажды, услышав замечание одной из горничных в мой адрес, я спросила у него, считаюсь ли я цветной. Тот фыркнул:

– Твоя кожа необычного цвета, но цветной тебя не назовешь.

Я толком не понимала, как именно можно определить, цветной ты или нет, но, услышав тон, которым мистер Локк произнес это слово, порадовалась, что таковой не являюсь.

Когда со мной был отец, на нас обращали еще больше внимания. Его кожа темнее моей, красно-коричневая, блестящая, а глаза совсем черные, и даже на белках виднеются бурые прожилки. Добавьте ко всему этому татуировки – чернильные спирали, вьющиеся от запястий вверх по руке, – потрепанный костюм, очки, странный акцент и… Короче говоря, на нас откровенно пялились.

И все же я жалела, что его со мной нет.

Я так сосредоточенно шагала вперед, изо всех сил стараясь не смотреть на все эти белые лица, что в итоге столкнулась с кем-то.

– Простите, мэм, я…

Сгорбленная морщинистая старушка, похожая на высохший грецкий орех, бросила на меня разгневанный взгляд – отработанный за долгие годы и всегда направляемый исключительно на детей, которые бегают слишком быстро, рискуя сбить бабушек с ног.

– Простите, – повторила я.

Она не ответила, но что-то в ее глазах поменялось, как будто где-то в глубине разверзлась пропасть. Ее рот приоткрылся, а веки резко распахнулись, будто ставни.

– Кто… Ты кто, черт возьми, такая? – прошипела она.

Людям, похоже, не нравились пограничные явления.

Мне следовало поскорее вернуться в пропахший рыбой отель и спрятаться в тени мистера Локка и его капиталов, где меня не могли достать все эти гадкие люди. Это было бы разумнее всего. Но, как часто сетовал мистер Локк, я временами вела себя неразумно, своевольно и опрометчиво (я не знала смысла последнего слова, но, судя по остальным, это было что-то нелестное).

Поэтому я сбежала.

Я бежала так долго, что мои тощие ноги начали дрожать, а грудь – тяжело вздыматься под тканью дорогого платья. Я бежала, пока улица не превратилась в извилистую дорожку, а дома не скрылись под зарослями глицинии и жимолости. Я бежала, стараясь не вспоминать взгляд старухи и не думать о том, как здорово мне достанется за этот побег.

Остановившись лишь тогда, когда ровная земля под ногами сменилась травой, я обнаружила себя на пустом заросшем поле под синим небом, таким ярким, что невольно вспоминались изразцы, привезенные отцом из Персии. Взгляд так и тонул в этой глубокой синеве. Под куполом неба покачивались высокие высохшие травы. Кое-где тянулись ввысь стройные кедры.