Ручной Привод - Вадим Панов

– Мы просто разговаривали.

Бизон, который непостижимым образом успел прибрать со стола и спрятать деньги, карты и бутылку, присоединился к приятелю:

– Мы немного вспылили, но никого обидеть не хотели. А уж Черепанычу мешать – тем более. Вы ведь нас знаете, Карбид.

– В том-то и дело, что знаю, – хмыкнул мужчина.

Устройство оглушительно свистнуло и принялось пыхтеть с удвоенной энергией. Карбид посмотрел на часы, затем снова перевел взгляд на картежников.

– Какого черта явились?

– Заняли места в зрительном зале, – с приятной улыбкой ответил Бизон.

– Ждем, – добавил Бандера. – Такое шоу не каждый день показывают.

– Мы ведь всегда, везде, всем постоянно помогаем, – напомнил Бизон. – И с Инкубатором тоже. Ящик выдвинем, чтобы вам лично не возиться и руки не пачкать. С приездом поздравим. А то и реанимацию сделаем, ежели чего, вы ведь знаете – мы умеем.

– Хотел бы я посмотреть, как вы будете делать реанимацию, – хмыкнул Карбид.

– Только скажите на ком! – заулыбался Бизон, сообразив, что выгонять их невзрачный не собирается. – Хотите, я брата Бандеру реанимирую? Он все равно шулер, так что не жалко.

– Ты сам шулер!

Карбид приподнял левую бровь, и парни мгновенно умолкли.

– Сидите тихо, делайте что велят.

– Есть!

– Будет исполнено!

Бизон выудил из-под стола пару брезентовых рукавиц и натянул их. Бандера последовал его примеру.

Карбид покачал головой, дошел наконец до пыхтящего устройства и осведомился:

– Как дела, Черепаныч?

– Агрегат работает штатно, – доложил тот, поглядывая на манометр. – Тридцать секунд. Отсчет пошел.

Вопреки ожиданию, ЭТО не походило на падение. Но не было и полетом. Самое интересное, что ЭТО напоминало восхождение. Именно восхождение.

Виктор давно впитал в себя ощущение полета, сроднился с ним, полюбил. Как и ощущение почти мгновенного перемещения в пространстве, позволяющего дотянуться до любой звезды. Расстояние, как и время, потеряло смысл, осталось в прошлом, но ЭТО заставило вспомнить о них. Пробудило забытые воспоминания.

Расстояние и время.

Некогда, еще в прошлой жизни, Виктору довелось взбираться на высокую, считавшуюся неприступной гору, имея в качестве снаряжения лишь посох, моток веревки да неукротимое желание достичь вершины. Наверное, именно оно, желание, и позволило ему достичь цели. Ободрать лицо и руки, сломать ребро, но подняться наверх. И теперь, переживая то ли полет, то ли падение, Виктор неожиданно вспомнил то давнее восхождение. Вспомнил, как легко и непринужденно начиналось путешествие и как тяжело заканчивалось. С каким трудом давались ему последние шаги к вершине, последние метры, сантиметры… Вспомнил, как верил сначала в свои силы, а потом – в свое упрямство. Потому что в какой-то момент вперед его повели не подгибающиеся ноги, а стиснутые зубы.

Усилия и Упрямства, вот чего требовало от Виктора ЭТО.

Падение, сменившееся восхождением. Легкая прогулка, превратившаяся в испытание.

Необычно.

Восхитительно.

Виктор наслаждался каждым мгновением.

Наслаждался до тех пор, пока не пришла боль.

В первую секунду он растерялся.

И даже запаниковал.

Боль?!

Откуда боль?!

Виктор едва не повернул назад, едва не прервал восхождение, потребовавшее от него невероятных для последнего времени усилий. Он понял, что отвык стараться, отвык рвать жилы. Он едва не сдался. Но справился. Выдержал волну необъяснимой, непонятной, в принципе бессмысленной боли и в следующий миг понял, что это была не боль.

Не физическая боль. Ведь ей неоткуда было взяться.

Виктор понял, что теряет силу и вечность. Теряет сбывшуюся мечту. Сила и вечность, ставшие его сутью, уходили и на прощание дарили боль. Не физическую, но от того не менее страшную. Свободная «искра» противилась приближающейся тюрьме, инстинктивно сопротивлялась, скручивалась в жгут, пыталась вырваться, уйти. Хотела оказаться как можно дальше от вершины, на которую, падая, взбирался Виктор. «Искра» не хотела терять силу, даже часть ее. «Искра» не хотела расставаться с вечностью. «Искра» хотела быть сейчас и всегда. Звала назад.

Повернуть?

До вершины близко.

Или до дна пропасти?

Я падаю или поднимаюсь? Что я? Как я? Кем стану я, из Вечности вернувшийся в Мгновение? Из сейчас во вчера? Кем стану я?

Зачем я делаю это? Стоит ли падающее восхождение моих мучений?

«Искра» по имени Виктор не знала ответа на эти вопросы, и поэтому ей было страшно. «Искра» звала назад.

А Виктор, бывший «искрой», рвался вперед. К ответам на вопросы. К поиску. К жизни. Виктор, бывший «искрой», неожиданно понял, что теперь у него снова будет завтра, а не бесконечное сейчас. Дно, на которое он падал, вершина, на которую он взбирался… цель… вопрос поставлен просто: сейчас или завтра?

«Да», – прошептал Виктор, оставляя позади силу и вечность.

И закричал, потому что распахнул глаза.

А люди всегда кричат, когда впервые видят свет.

Бульканье в главном котле Инкубатора достигло апогея. Звук превратился в непрерывный шум, разноцветные жидкости в прозрачных колбах кипели, а стрелка манометра ушла далеко вправо. Стоящий посреди помещения Карбид не спускал глаз с гремящей машины. Руки в карманах, плечи опущены, взгляд напряжен. Лохматые замерли у одного из холодильников: Бандера – держась за ручку, Бизон – в предвкушении потирая защищенные рукавицами руки. Ждут сигнала. Даже Черепаныч перестал суетиться, остановился у лицевой панели и что-то бормотал, глядя на манометр.

– Двадцать шесть, – прошептал Бизон. – Двадцать семь…

Моргнула и лопнула одна из ламп белого света. Осколки стекла посыпались на пол. Сразу после этого открылась дверь, и в морг вошел седой старик в траурном черном костюме и черной же рубашке. У его ног чинно вышагивал упитанный енот.

– Двадцать восемь…

Завибрировал здоровенный холодильник, показалось, даже поехал вперед, на лохматых, но только показалось – крепко прикрученный длинными болтами, он мог отправиться в путешествие только в компании несущей стены. Енот, обдумав происходящее, счел за благо укрыться под столом. Старик в черном, также проявив осторожность, остановился у самой двери.

– Двадцать девять…