Потерянные мемуары Джейн Остин - Сири Джеймс

Эти мемуары весьма примечательны не только потому, что проливают свет на сокровенные уголки сердца и ума Джейн Остин. Они впервые раскрывают существование любовной связи, которую та определенно намеревалась сохранить в тайне. Они могут также пролить свет на одну из наиболее печально известных легенд о Джейн Остин. Эта легенда — о «курортном джентльмене», с которым у Джейн случился роман, — беспрестанно обсуждалась и оспаривалась историками.

Предание гласит, что через много лет после смерти писательницы Кассандра рассказала своей племяннице Каролине о том, как в начале 1800-х годов. Джейн отдыхала на морском курорте и встретила викария, с которым они стали близки и договорились встретиться вновь. Позже она узнала, что он умер. Кассандра так и не назвала ни имени мужчины, ни места, ни даты, но настаивала, что этот загадочный джентльмен остался «единственным мужчиной, которого Джейн когда-либо по-настоящему любила».

Учитывая, что Кассандра была весьма разборчива в том, какие сведения распространять о сестре, вполне возможно, что «загадочный, безымянный, вневременной роман», который она описывает, — лишь часть истины, намеренно вводящая в заблуждение, и в этих мемуарах данную теорию поддерживает сама Джейн Остин. Определенно Джейн встретила мужчину на морском курорте. Несомненно, они глубоко полюбили друг друга. Но если верить Джейн, он не был священником — и он не умер.

Строить дальнейшие догадки означает рассказать слишком много, ведь читатель волен сам делать выводы из романтичной и горькой истории Джейн.

Еще одно, последнее замечание, касающееся редактуры данного текста: в рукописи Джейн Остин множество индивидуальных особенностей, в том числе аббревиатур, орфографических ошибок, альтернативных написаний, таких как «брег» и «берег», заглавных букв в не предписанных правилами местах и лишних либо, напротив, недостающих отступов и кавычек. Все это, без сомнения, было бы исправлено, если бы текст подготовили к изданию при жизни писательницы. Я внесла коррективы там, где сочла нужным, чтобы взгляд современного читателя гладко скользил по строчкам, но оставила большинство допустимых в ту эпоху альтернативных написаний. В целом я сохранила мемуары такими, какими их написала Джейн Остин.

Все примечания редактора сделаны мной.

Д-р Мей Риджисс,

доктор философии, специалист по английской литературе,

Оксфордский университет, президент Литературного фонда Джейн Остин

Не знаю, почему я ощутила внезапную потребность доверить перу и чернилам отношения личного характера, существование которых никогда прежде не признавала. Возможно, дело в сводящей с ума болезни, которая то и дело донимает меня в последнее время, — о коварное напоминание о собственной смертности! Она-то и вынудила меня сохранить свидетельства того, что случилось, уберечь воспоминания от исчезновения в уголках моей души, где они навсегда погибнут для истории, истают, точно призраки в тумане.

Но какова бы ни была причина, я нахожу, что должна изложить все от и до. Полагаю, после моей смерти наверняка появятся странные предположения. Люди прочитают мои романы и зададутся вопросом: как могла эта старая дева, эта женщина, за которой, по всей вероятности, никогда даже не ухаживали, которая никогда не чувствовала той удивительной связи души и ума мужчины и женщины, связи, пробужденной дружбой и привязанностью, что, расцветая, становится чем-то более глубоким, — как она могла столь безрассудно писать о весьма почитаемых институтах любви и ухаживания, ни разу не испытав их на себе?

Тем немногочисленным друзьям и родственникам, которые, узнав о моем творчестве, осмеливались задать подобный вопрос (хотя, должна признать, в гораздо более благопристойной форме), я отвечала так: «Разве невозможно пытливому уму и наблюдательному взору и слуху в сочетании с живым воображением создать литературное произведение, не лишенное достоинств и приятности и способное, в свою очередь, пробудить чувства, напоминающие саму жизнь?»

Это высказывание во многом истинно.

Но существует немало градаций истины. Не правда ли, бездна лежит между той истиной, которую мы открываем публично, и той, которую мы молча признаем в уединенном раздумии или, возможно, в обществе одного или двух наиболее близких людей?

Я пыталась писать о любви — сперва в шутку, девочкой. Затем — в более серьезном ключе, вскоре после того, как отметила двадцатилетие, хотя тогда имела представление лишь о любви незрелой,[2]вследствие чего достоинства моих ранних работ весьма условны. И лишь гораздо позже я встретила мужчину, который вдохнул в меня подлинную глубину этого чувства и пробудил мой голос, дотоле мирно дремавший.

Об этом джентльмене — единственной, истинной, великой моей любви — я, имея на то причины, поклялась никогда не говорить. Разумеется, немногие мои близкие родственники, знавшие его лично, согласились, что для всех заинтересованных лиц будет лучше держать в тайне подробности нашей связи. В результате я изгнала мысли о нем в самые отдаленные уголки моего сердца, где они и были погребены — но не забыты.

Да, не забыты. Разве можно забыть то, что стало частью души? Каждое слово, каждая мысль, каждый взгляд, которым мы обменялись, спустя годы все так же свежи в моей памяти, точно это было вчера.

Я должна поведать одну историю. Историю, которая объяснит все остальные.

Но я забегаю вперед.

Полагаю, общепризнано, что за редкими исключениями явление героя в любовной истории не должно происходить в первой главе — в идеале стоит отложить его до третьей. Сначала необходимо сделать краткое вступление, познакомить читателя с основными персонажами, местами, обстоятельствами и эмоциональным содержанием истории, дабы обеспечить более глубокое понимание событий, которые развернутся впоследствии.

Следовательно, прежде чем мы встретим искомого джентльмена, я должна вернуться еще дальше в прошлое, чтобы изложить два случая, произошедшие несколькими годами ранее, — оба они изменили мою жизнь, внезапно и неотвратимо, самым ужасным и мучительным образом.

В декабре 1800 года, вскоре после моего двадцать пятого дня рождения, я некоторое время отсутствовала дома, отправившись с визитом к любимой подруге Марте Ллойд. По возвращении меня ошеломила матушка.

— Что ж, Джейн, все устроено! — объявила она. — Мы решили навсегда покинуть Стивентон и перебраться в Бат.

— Покинуть Стивентон? — недоверчиво уставилась я на нее. — Вы, видно, шутите!

— Отнюдь, — возразила матушка, радостно порхая по маленькой гостиной, замирая у картин на стенах и вглядываясь в них с выражением нежного прощания, словно смирялась с их скорой потерей. — Мы с твоим отцом все обговорили, пока тебя не было. В мае ему исполнится семьдесят. Ему давно пора отойти от дел, ведь он сорок лет служит пастором в этом приходе, не говоря уже о Дине.[3]Оставить должность, как ты знаешь, означает оставить и дом, но твой брат Джеймс от этого только выиграет, ведь Стивентон перейдет к нему. К тому же отец всегда мечтал о путешествиях, и мы подумали, что сейчас самое подходящее время. В дорогу, пока здоровье позволяет! Однако вопрос, куда отправиться, вызвал множество горячих споров. Наконец мы решили — в Бат!