Последний день СССР. Свидетельство очевидца - Андрей Грачёв

Не забывают упомянуть и мозаику многонационального государства, обрекавшую СССР на судьбу всех империй, развалившихся под ветрами мировых войн, антиколониальных движений и национализма, заполнившего вакуум, оставленный крахом идеологических утопий и антиутопий.

Особый отряд тех, кто украшает себя лаврами главных «могильщиков» СССР, составляют его внешние партнеры и конкуренты. Тут все зависит от того, кого слушать. В первом ряду – США и лично американский президент Рональд Рейган, якобы одолевший «империю зла» с помощью «загнавшей» советскую экономику гонки вооружений, напугавший Кремль программой «звездных войн» и подбивший саудовских шейхов обрушить цену на нефть, чтобы лишить советский бюджет финансовых поступлений.

Помимо американцев есть и другие кандидаты на титул «киллеров СССР». Бывшие афганские муджахеддины – нынешние талибаны – убеждают свою паству, что распад СССР – это кара Аллаха за вторжение неверных на земли ислама, что должно послужить предостережением всем готовым идти по их стопам.

Наряду с мусульманами напоминают о своей роли и католики. По мнению многих из них, именно польский папа Иоанн-Павел II, произнесший еще за десять лет до распада СССР свое знаменитое «Не бойтесь!», обращенное к миллионам верующих в странах Восточной Европы, вынес приговор и коммунистическим режимам в этих странах, и советскому «старшему брату».

Помимо этих геополитических доводов, объясняющих задним числом, что произошедшее с Советским Союзом не могло не произойти, есть и масса версий, доказывающих, что распад СССР – это историческая случайность, роковое стечение обстоятельств. Его можно было избежать, если бы не заговор мировых «закулисных» сил, которым не смогли или не захотели противостоять руководители этой страны, возглавившие ее по воле случая. Начиная, естественно, с Горбачева. Одни обвиняют в нерешительности и отказе от применения силы для «спасения страны» президента СССР, другие в этом же винят путчистов августа 1991 года.

Среди субъективных моментов, вызвавших этот исторический катаклизм, называют вперемежку и капитулянтство тогдашнего руководства страны перед давлением Запада, и «неоправданный» вывод войск из Восточной Европы, и наивную веру в обещания западных лидеров не расширять НАТО на Восток. Есть в этом перечне и взорвавшие Союз внутриполитические «мины», и среди них – такие разноплановые, как личный конфликт между Горбачевым и Ельциным, непродуманная антиалкогольная кампания и Чернобыль.

Некоторые, в том числе помощник Горбачева Черняев, считали, что путча и спровоцированного им распада страны можно было бы избежать, если бы Горбачев не уехал 4 августа из Москвы на две недели в Форос и довел до конца процедуру подписания нового Союзного договора.

По мнению самого Горбачева, роспуск Советского Союза был исторической ошибкой. Он верит, что единое государство можно было сохранить в более гибкой и демократической форме подлинно добровольного объединения республик и народов, соединенных общей историей, культурой и интересами. Похоронили СССР, по его убеждению, инициаторы двух путчей 1991 года, августовского и декабрьского (беловежского). Одни, намереваясь восстановить сталинскую модель централизованного государства, другие, желая избавиться от союзного центра ради своих клановых интересов.

Но, справедливо обличая августовских и декабрьских путчистов, Горбачев не вправе забывать о своей ответственности. И хотя по-человечески его можно понять – главе государства трудно смириться с клеймом его «разрушителя», – ему стоит признать очевидное: именно он, Михаил Горбачев, и его попытка реформы советской системы разрушили государство, покоившееся на двух опорах, – утопии большевистского проекта и принуждении как основном способе его реализации.

Здание Советского Союза рухнуло после того, как перестройка лишила его и того, и другого. Теперь речь могла идти только о поиске бескровного выхода из исторического тупика, в котором оказалась Россия после семидесяти лет коммунистического эксперимента.

То, что последняя мировая империя, набитая, как пороховой погреб, тысячами ядерных боеголовок и накопившая за царистские века и советские десятилетия взрывоопасный резерв насилия, притеснений и национальных обид, самораспустилась цивилизованным образом, выглядит как политическое чудо.

И если первому и последнему президенту СССР психологически трудно этим гордиться, то, по крайней мере, нет причины этого стесняться, ибо всякий раз, когда надо было выбирать между насилием ради спасения бюрократического государства и демократическим процессом, Горбачев выбирал демократию, предпочитая ее принуждению.

«Так жить нельзя»

В марте 1985 года, когда Михаил Сергеевич Горбачев единодушно, сначала голосованием членов Политбюро, а потом под аплодисменты членов ЦК КПСС был избран генеральным секретарем, Ни партийные бонзы, ни он сам не могли предвидеть, что, став седьмым по счету вождем партии и, следовательно, главой Советского государства, он будет последним на этом посту.

Смерть К. У. Черненко 10 марта 1985 года вряд ли кого удивила, особенно после того, как о ее неумолимом приближении оповестила всю страну показанная по телевидению тягостная сцена его голосования на выборах в «избирательном участке», сооруженном рядом с его больничной палатой. Тем не менее казалось, что тогдашнее партийное руководство она застала врасплох.

В отсутствие каких бы то ни было легальных институтов и традиций преемственности в руководстве советской власти и, естественно, при полной невозможности вслух обсуждать ее при живом (даже полуживом) начальнике, близкому окружению очередного вождя оставалось ждать финала затянувшейся пьесы и даже в ней усердно участвовать, а потом наспех импровизировать. Так было и на этот раз.

Хотя по негласному ранжиру членов Политбюро, порядку упоминания в депешах ТАСС, рассадке в различных президиумах и месту, отведенному на трибуне мавзолея во время государственных праздников, отвечавший за идеологию М. С. Горбачев к марту 1985 года занимал позицию второго лица в партии, это еще ничего не значило. И в самом Политбюро, и в спрессовавшемся за долгие годы брежневско-черненковском аппарате ЦК у него были весьма могущественные противники. Поэтому при решении вопроса о новом генсеке были «возможны варианты».

Однако на этот раз составлявший большинство членов ЦК второй эшелон «засидевшихся» областных партийных руководителей был отнюдь не настроен послушно одобрить любую рекомендацию своих маршалов. После трех похорон генсеков, происходивших на Красной площади с регулярностью государственных праздников, и перед лицом неуклонно накапливавшихся в их регионах и в стране проблем они были готовы открыто восстать против партийных старцев, не дававших им дороги, если бы те в очередной раз решили навязать им кого-то из своих.

Выступление «засадного полка» из числа участников пленума, ведомого Лигачевым и Рыжковым, не понадобилось. Вопрос о «бескровном» избрании нового генсека предрешил стратегический пакт, заключенный в канун заседания Политбюро Горбачевым с А. А. Громыко, последним после смерти Андропова и Устинова членом могущественной тройки, управлявшей Брежневым, а через него всей страной. Сразу после начала заседания Андрей Андрееевич взял слово на правах политического патриарха и, не дав себя никому опередить, предложил на должность генсека Горбачева.