Открытие колбасы "карри" - Уве Тимм

Потом еще эта известная всем история с ее мужем. Фрау Брюкер была замужем? Да. Но однажды она выставила его за дверь.

Почему?

Этого мать не могла мне сказать.

На другое утро я поехал на Брюдерштрассе. Дом тем временем отремонтировали. Как я и предполагал, фамилия фрау Брюкер на доске с кнопками звонков не значилась. Истертые деревянные ступени лестницы заменены на новые, обитые по краю латунными полосками, свет на лестничной клетке горел ярко и не гас до тех пор, пока я не добрался до верхнего этажа. Раньше его хватало всего на тридцать шесть ступенек. Детьми мы соревновались, кто за это время сумеет добраться до самого последнего этажа, где жила фрау Брюкер.

Я шел по улицам квартала, узким, без единого деревца. Прежде здесь жили рабочие порта и верфи. Дома постепенно отреставрировали и, поскольку центр города совсем недалеко, переоборудовали старые квартиры в роскошные апартаменты. На месте прежних молочных, галантерейных лавок и бакалейных магазинов открылись бутики, салоны красоты и художественные галереи.

Остался лишь маленький магазинчик бумажных товаров господина Цверга. В небольшой витрине среди покрытых пылью сигарет, сигарок и коробок с сигарами обращал на себя внимание мужской манекен в тропическом шлеме, с длинной трубкой в руке.

Я спросил господина Цверга, жива ли еще госпожа Брюкер, и если да, то где она.

– А что вы хотите? – недоверчиво осведомился он. – Магазин уже сдан.

Чтобы доказать, что знаю его с давних пор, я рассказал ему историю о том, как однажды – это произошло году в 1948-м – он залез на дерево: то было единственное в округе дерево, чудом уцелевшее во время ночных бомбежек, а после войны – от рук жителей, спиливавших все, что горело. Это был ильм. На него, спасаясь от собак, запрыгнула кошка. Она взбиралась все выше и выше, пока не очутилась так высоко, что не смогла слезть оттуда. Кошка просидела там всю ночь и до полудня следующего дня, когда вслед за животным, сопровождаемый любопытными взглядами многочисленных зевак, на дерево полез господин Цверг, за плечами которого был опыт службы в инженерных войсках. Но кошка, испугавшись его, забралась еще выше и скрылась в густой кроне ильма, и тут неожиданно выяснилось, что вскарабкавшийся на самый верх господин Цверг тоже не может спуститься на землю. Пришлось вызывать пожарную команду, которая с помощью лестницы освободила обоих, господина Цверга и кошку, из древесного плена. Он молча выслушал мой рассказ. Затем повернулся, вытащил из левой глазницы искусственный глаз и протер его носовым платком.

– Было время, – только и сказал он. Затем водворил глаз на место и высморкался. – Да, – признался он, – я был потрясен, когда оказался так высоко, не смог правильно оценить расстояние до земли.

Он был последним из прежних жильцов дома. Два месяца тому назад новый хозяин известил его о повышении арендной платы за жилье. Эта сумма оказалась для господина Цверга непосильной.

– Я бы поработал еще, хотя в будущем году мне стукнет восемьдесят. Как-нибудь перебьюсь. Пенсия? Есть, конечно. С голоду с ней не помрешь, но и не проживешь. Теперь здесь откроют какую-то винотеку. Поначалу я было решил, что это будет вроде музыкального салона. Фрау Брюкер? Нет, давно съехала. Наверняка ее уже нет в живых.

Но все-таки я повстречал ее. Она сидела у окна и вязала. Сквозь штору в комнату проникал мягкий солнечный свет. Пахло масляной краской, мастикой для пола и старостью. Внизу, при входе, по обе стороны длинного коридора сидело много старых женщин и лишь несколько мужчин, на всех были войлочные домашние тапки, на руках ортопедические манжеты, и все смотрели на меня, словно давно ожидали моего приезда. Комната двести сорок три, так сказал внизу портье. Я ходил в адресный стол, там мне и дали ее адрес. Городской дом престарелых в Харбурге.

Я не узнал ее. Когда я видел фрау Брюкер в прошлый раз, ее волосы уже были седыми, а теперь они стали еще и тонкими, нос, казалось, вырос, и подбородок тоже. Некогда сияющая голубизна глаз теперь подернута млечным цветом. А вот на пальцах рук не было прежних узловатых утолщений.

Она утверждала, что хорошо помнит меня.

– Ты приходил еще мальчиком в гости и сидел у Хильды на кухне. Потом бывал иногда у моего ларька.

Тут она попросила разрешения потрогать мое лицо. Отложила в сторону вязанье. Я почувствовал, как ее руки легонько касаются моей головы, будто ищут что-то. Нежные, мягкие ладони.

– Подагра у меня прошла, зато теперь я совсем ничего не вижу. Как будто со мной заключили полюбовное соглашение. А у тебя больше нет бороды и волосы не такие длинные. – Она глядела не совсем на меня – чуть выше и немного в сторону, будто за моей спиной стоял кто-то другой. – Недавно приходил тут один, хотел всучить мне какой-то журнал. Я ничего не покупаю.

Едва я заговорил, она тут же перевела взгляд, так что теперь смотрела мне прямо в глаза.

– Я лишь хотел кое о чем спросить вас. Прав ли я, считая, будто после войны вы придумали рецепт колбасы «карри»?

– Колбаса «карри»? Нет, – сказала она. – У меня был только ларек с горячей едой.

На какой-то миг мне даже подумалось, что лучше бы я вовсе не приходил к ней и ни о чем ее не спрашивал. Мог бы и сам сочинить историю, которая соединила бы две вещи: вкус и мое детство. Теперь, после этого визита, я с таким же успехом могу что-нибудь измыслить.

Она засмеялась, словно увидела мою беспомощность, скорее даже разочарование, которое я не сумел скрыть.

– Да, – произнесла она наконец, – ты прав, но здесь в это никто не верит. Они только смеялись, когда я рассказывала им об этом. Сказали, что я рехнулась. Теперь я очень редко спускаюсь вниз. Да, это я придумала рецепт колбасы «карри».

– Но как?

– Это долгая история, – сказала она. – На нее уйдет уймища времени.

– У меня оно есть.

– Может быть, в следующий раз, – сказала она, – ты прихватишь с собой кусочек торта? А я сварю кофе.

Семь раз я ездил в Харбург, семь вечеров вдыхал запах мастики, лизола и застарелого жира, семь раз помогал ей скрасить постепенно переходящее в поздние вечера послеполуденное время. Она говорила мне «ты». Я обращался к ней на «вы», по старой привычке.

– Вот так живешь себе, не ожидаешь ничего, – говорила она, – а потом вдруг раз – и ничегошеньки не видишь.

Семь раз я приносил по торту, семь раз по здоровому тяжелому куску «Принца-регента», «Сахарного», «Мандаринов со сливками», «Сливочного сыра», семь раз приветливый служащий по имени Хуго приносил ей розовые пилюли от повышенного давления, семь раз я набирался терпения, смотрел, как она вяжет, слушал равномерное постукивание вязальных спиц. На моих глазах рождался перед пуловера для ее правнука, маленькое произведение искусства, вывязанный шерстяными нитками пейзаж, и, если бы мне кто-нибудь сказал, что это творение слепой, я бы никогда не поверил. Временами в меня закрадывалось подозрение, действительно ли она слепая, но потом я снова видел, как она неуверенными движениями находила в пуловере спицы и рассказывала дальше, порою ненадолго умолкая, когда задумчиво пересчитывала петли, проверяла край вязанья или отыскивала на ощупь другую нить – иногда ей приходилось использовать в работе две, а то и больше разноцветных нитей, – когда медленно, но всегда абсолютно точно попадала спицей в нужную петлю, при этом она казалась полностью отрешенной, и тем не менее глаза ее всегда были устремлены на меня, чтобы потом без спешки, но и без лишних заминок продолжить вязание и рассказ о неминуемых и случайных событиях, о том, кто и что сыграло свою роль в изобретении рецепта колбасы «карри»: боцман военно-морских сил, серебряный значок конника, двести беличьих шкурок, двенадцать кубов древесины, владелица колбасной фабрики, большая любительница виски, английский интендантский советник и рыжеволосая красавица англичанка, три разбитые бутылки с кетчупом, хлороформ, мой отец, смех во сне и многое другое. Обо всем этом она вспоминала без какой-либо последовательности, всячески оттягивая конец, смело опережала события либо вновь возвращалась назад, так что мне пришлось здесь кое-что отсеять, спрямить, объединить и сократить. Я позволю себе начать историю с воскресенья двадцать девятого апреля 1945 года. Погода в Гамбурге: преимущественно пасмурно, но без дождя. Температура между 1,9 и 8,9 градусов.