Ворон и радуга. Книга 1 - Надежда Черпинская

– Я люблю тебя и хочу знать всё о своём любимом, – невинно парировала она.

– И я тебя люблю! И это главное, что тебе надо знать. Я тебя люблю, и это всегда будет так! – Ворон поцеловал её в нос. – А мои воровские дела… Радость моя, не забивай свою светлую голову всякой дрянью! Ну, потерпи ещё немного, прошу тебя! К осени у меня будет достаточно денег, чтобы мы могли уехать отсюда навсегда. И тебе больше не придётся скучать в одиночестве. Мы с тобой купим шикарный дом где-нибудь в Эстиу, где меня ни одна собака не знает. И дни напролёт будем проводить в постели. Я ведь тебе обещал… Подожди совсем немного, просто подожди!

– Так ты точно не к другой? – исподлобья заглянула она в глаза, снова выпятив сочные алые губки.

– Скажи мне, кто захочет пить прокисшее рину, когда перед ним кубок с «Жемчужной лозой»? – усмехнулся он, и холодные серые глаза сейчас лучились теплом.

– Ой, не знаю, не знаю… Хорошее вино способен оценить лишь тот, у кого хороший вкус, – насмешливо бросила красотка.

– По-твоему, у меня вкуса нет? – хмыкнул Эливерт. – Как же я тогда выбрал тебя из всех других? Пожалуй, я знаю, как тебе доказать, что вкус у меня есть…

– Как? – мурлыкнула она, обнимая за шею.

– Я тебе приглядел новое жемчужное ожерелье… Вот и оценишь!

– Как же я люблю тебя, Ворон! – она прижалась к нему, окутывая сладким облаком цветочного аромата. – Ты скоро?

– К полудню вернусь… А вечером пойдём ужинать в «Золотой кубок». Хочешь?

– Беру свои слова обратно – у тебя замечательный вкус, – она послала ему вслед воздушный поцелуй. – Да такого вкуса нет даже у благородных милордов! Удачи, атаман! Я тебя жду…

***

Утренний Эсендар Ворон любил больше всего.

В тени центральной улицы ещё ютилась свежая ночная прохлада. Камни под ногами искрились, омытые ночным дождём. Но первые мягкие лучики солнца слепили глаза и ласковым прикосновением грели правую щеку. Тихо, сонно, спокойно.

Народ уже просыпался, начинал сновать по каменным лабиринтам, спешил успеть по своим делам, пока раскалённый южный полдень не накрыл Великий Город, убивая всякое движение. Летом, в жару, днём, все прятались по своим каменным мешкам, погружаясь в ленивую дрёму да потягивая холодное рину. Зато вечером и ночью жизнь кипела, как в ярмарочный день на рынке: шла торговля, люди ходили в гости и, разумеется, в кабаки и трактиры.

Работы в такой толпе и суматохе всегда хватало. Сам он уже давно не промышлял по мелочам, но иногда не мог удержаться, заметив, как у какого-нибудь простофили беспечно болтается на поясе тяжёлый кошель. А ребятки, что ходили у него в подчинении, трудились на совесть – шайка Вифрийского Ворона богатела с каждым днём, лишая покоя стражей порядка.

Солнце лениво выползало из-за величавых колонн Храма Великой Матери, и статуя Милосердной в глубине строения сияла огнём, так что приходилось щурить глаза.

Это свечение снова пробудило в памяти необычный сон. Он, как правило, смеялся над разными суевериями. Но это видение ночью запало в душу, эдакое не просто так приснилось.

Что это всё значило? Пожар – это опасность, ясно-понятно. Надо поосторожничать пока. Мало ли…

А женщина?

Девочка… Красивая тонкая девочка с изумрудными глазами… Странная незнакомка с локонами, как у исчезнувших навеки бессмертных «детей солнца».

Почему она хотела спасти? Почему он ей поверил вопреки рассудку?

И почему в её объятьях было так… как никогда не было с Аллондой?

Ведь он любил её, любил свою белокурую голубку, любил так, как никого прежде. Уже дружки из вольницы подтрунивали, что этак скоро она вовсе обломает крылья Ворону и позабудет тот и небо, и свободу.

А зачем ему теперь небо? Ведь всё небо умещается в её глазах.

Даже лучший друг не мог его понять. Нивирт вовсе бурчал постоянно, что белокурая ведьма Эливерта приворожила, что иначе его одержимость объяснить нельзя.

Эл временами был почти готов с ним согласиться. Если случалось им разлучиться на несколько дней, он делался раздражительным и злым, рычал на всех, кто попадал под руку. И ловил себя на том, что всё время вспоминает о ней: манящие губы улыбались, поддразнивая, насмешливые глаза заглядывали в лицо, он чувствовал её мягкие волосы в своих пальцах, улавливал запах её цветочной воды, ему чудилось, как она прижимается к нему своей роскошной тяжёлой грудью, что не умещалась в ладони, и возбуждённые соски скользят по его коже. Его начинало трясти от этих мыслей, ощущений, незримых прикосновений, и хотелось немедленно оказаться рядом.

И когда он возвращался после таких отлучек, с порога утаскивал Аллонду в спальню. Впрочем, чаще всего, до спальни дойти они не успевали.

Ну да, как всё началось тогда, так и продолжалось по сей день!

Эливерт усмехнулся, припомнив, как он увидел её впервые, и как впервые…

Вот ведь действительно дурак! Безумец! Прав Нивирт, только будучи не в себе, такое выкинуть можно было. Хорошо, что он везунчик каких мало! Теперь они вместе.

Уже почти год он был неизлечимо болен своей белокурой голубкой.

И, скажи кому из вольницы – засмеют, ведь за это время не изменил ей ни разу, ни одну другую девчонку даже не целовал. Куда делось вечное стремление отыметь каждую? С той самой первой встречи – как отрезало. Одно единственное желание осталось…

А ведь всё могло иначе сложиться – Аллонда могла бы выставить его вон. И правильно бы сделала! Но иногда наглость, действительно, второе счастье…

***

– Нивирт! Глянь! Глянь скорее! Кто это?

Был тогда погожий осенний денёк. Солнце припекало по-летнему. И на сердце было легко и радостно, а вот в голове наоборот – тяжело.

Вчера они неплохо гульнули в «Золотом кубке» и сегодня собирались повторить, а пока слонялись бесцельно по самому большому эсендарскому рынку, время от времени покупая разные лакомства, вроде орешек в глазури, или просто пробуя и уходя, заигрывали с симпатичными торговками, лениво препирались со старыми и некрасивыми. И вдруг Эл пихнул приятеля в бок и вид у него был такой, что у Нивирта тотчас стало пакостно на душе. Он обернулся и сразу понял, о ком шла речь, хоть у лавки на углу стояло сразу несколько девиц.

– Ты не знаешь, кто это? – повторил Эливерт как заворожённый, ни на миг не