Воображаемые девушки - Нова Рен Сума

Водохранилище не принадлежало нам, хотя его воды доходили до наших задних дворов. Оно пересекало многочисленные городки в долине реки Гудзон, тянулось вдоль наших дорог. Оно было там, за деревьями, цепями и знаками «Проход запрещен», огражденное дамбой и укрепленное, но сверкающее в любую погоду, так и манящее нас сбросить одежду и прыгнуть в воду. Оно – часть водосбора, снабжающего город Нью-Йорк, – так и умоляло нас воспользоваться этой возможностью.

Я любила плавать в нем, Руби это знала. Нам нравилось думать о них, горожанах, считавших, что их жизнь куда лучше нашей, хотя им приходилось ютиться в своем сером городе, запираться в своих коробушках, дышать спертым воздухом и принимать ванну с водой, в которой мы только что купались.

Плавать в водохранилище было противозаконно, но я все равно это делала – все мы это делали, и даже кое-что еще. Мы блевали в эту воду, когда напивались так, что едва могли держаться на ногах; писали, когда никто не видит, в темноте; кое-кто из девчонок поддавался там искушению, считая, что презерватив им не понадобится; в этой воде глупые девчонки делали глупые вещи.

Я приходила сюда с самого раннего детства. К тому же я знала, что не утону, если попытаюсь переплыть водоем, – так сказала Руби.

И вот я встала в полный рост, сняла футболку, шорты и вошла в воду по колено.

Я знала, чего она хочет, – устроить шоу для всех остальных. Руби сказала, что я могу сделать невозможное и мне нужно было лишь притвориться, что именно это я и собираюсь совершить – и заставить их изумиться и поверить. Ее друзья были явно нетрезвыми, и завтра они бы вспоминали всё так, как хотелось бы ей.

Я двинулась дальше, погрузилась в воду до талии. Руби подначивала их:

– Хлоя переплывет его от края до края, легче легкого. Хлоя принесет нам что-нибудь из Олив, вот увидите. Верно, Хло?

И кто-то из парней кричал:

– Да, Хлоя, думаешь, ты справишься?

А остальные парни орали:

– Да ни за что!

– Давайте посмотрим, пусть попробует!

Вокруг меня прыгали лучи фонариков. Парни звали меня по имени, и оно разносилось над водой. Мое имя.

Ощущение было такое, что на меня смотрели все. Теперь это была моя ночь, словно сестра передала мне ее из рук в руки, просто из любопытства, чтобы посмотреть, что будет.

Все началось с того, что Руби позвала с собой на водохранилище нескольких парней, потом по городу пополз слушок, как и всегда, новости о вечеринке передавались из машины в машину на Виллидж-Грин[2], жужжали телефоны, летали сообщения, мальчишки и девчонки, с которыми мы бы даже не стали разговаривать при свете дня, трепались: «Слышали? Руби хочет пойти купаться».

Я поняла, как много народу пришло, только тогда, когда обернулась к берегу. И тут же мои глаза нашли его, единственного мальчишку на скалах, который не кричал. Он стоял на самом высоком валуне: щетинистый силуэт, по которому было заметно, как сильно отрос его ирокез, твердый подбородок отвернут в сторону. Красная вспышка, когда он затянулся сигаретой своего брата, темнота, когда он растоптал окурок о землю, и все, больше никакого света. Он был единственным, кто не смотрел. Его брат тоже был там, наверху, и с ним еще какая-то девчонка в белой футболке, настолько белой, что она ярким пятном выделялась на темном берегу. И они оба наблюдали за мной. Их головы были повернуты в мою сторону. Но не его.

Я отвернулась. Нужно было продолжать играть комедию, раз это было тем, чего хотела Руби.

– Конечно, я смогу! – закричала я парням, собравшимся у воды. – Еще как смогу!

Руби, похоже, совершенно не волновалась. Ни капельки. Как будто я совсем недавно не пила «Роллинг Рок»[3], которое мне сунул один из ее друзей, как будто не допила ее бутылку вина, когда она не смотрела. Как будто я была олимпийской чемпионкой по плаванию и уже делала это не раз – ныряла на глубину, чтобы порыться в разбухших шкафах… как будто история, которую она рассказывала обо мне или о затонувших городах на дне водохранилища, была правдой.

– Так ты плывешь или нет? – крикнул мне один из друзей Руби.

– Да, – ответила я. – За двадцать баксов.

И Руби в знак одобрения улыбнулась своей едва заметной улыбкой и протянула руку, чтобы забрать деньги.

Я видела Руби в свете фонарика. Тем летом ей исполнилось девятнадцать. Она была красивой, все так говорили, но это не всё. Ее волосы были насыщенного каштанового цвета и доходили до поясницы. На носу у нее была россыпь веснушек, немного, но достаточно, чтобы посчитать. Она носила ботинки каждый день, даже с сарафанами, и никогда не выходила из дома без солнечных очков с огромными черными стеклами, какие носят знаменитости, когда прохлаждаются на каком-нибудь далеком тропическом пляже. Когда Руби поднимала очки на лоб, чтобы волосы не падали на глаза, когда можно было увидеть ее лицо целиком, у людей была такая же реакция, как если бы они увидели какую-то фотомодель, показавшую им то, что у нее под футболкой. Машины останавливались, прохожие таращились. Руби излучала какой-то особенный свет, который не описать словами – чтобы понять, надо было ее увидеть.

Я казалась ее эхом. У нас обеих были длинные темные волосы и иногда проявлялись веснушки. У нас не только была общая мать, но и любовь к сладостям и медленным печальным песням; нас обеих укачивало в транспорте, и обе мы разговаривали во сне; когда было холодно, наши коленки становились фиолетовыми; мы обе могли икать днями напролет; по телефону нас почти невозможно было различить, так что она могла притворяться мной, а я – ею, если мы хотели одурачить кого-нибудь.

А еще у нас были одинаковые ушные мочки, мизинцы и пальцы на ногах. Но это все малозначимые детали. Кто будет называть девушку красавицей только из-за ее пальцев на ногах? На самом деле я была лишь как карандашный набросок копии полароидного снимка моей сестры: наше сходство было заметным лишь при определенном свете, да и то, если вы нарочно пытались его увидеть, потому что понравились мне и я сказала вам об этом.

И только тогда, находясь в воде, под взглядами всех собравшихся на берегу, я задумалась – вот, значит, каково это – быть моей сестрой. Когда все всегда смотрят на тебя. Видят тебя.

Руби в этот момент тоже глядела на меня, издалека, но прямо мне в глаза.

– Готова? – спросила она и улыбнулась улыбкой, предназначенной только мне.

Понятия не имею, с чего она решила, что я могла бы вернуться с сувениром из Олив, но мне нельзя было спрашивать ее об этом, не на глазах у всех. Я знала, что она уже начала собирать по кусочкам историю, которую рассказывала бы всем назавтра – Руби обожала свои истории, – и в ней я была звездой.