Осторожно! Злой препод! - Александра Мадунц

А что я с детства безумец — так это дело моё.

Михаил Щербаков.

Вера Георгиевна зашла ко мне в аудиторию во время перемены. Эта замечательная женщина (извините, дама) шестидесяти девяти лет работает у нас на кафедре математики, как и большинство пенсионеров, на полставки. Хотя могла бы и на полную — с точки зрения профессионализма она не уступает более молодым, а в жизненной энергии большинству из нас даст сто очков вперед.

Я не зря назвала ее дамой. Невысокая, худощавая, она держит спину так прямо, что после каждой встречи я тоже целый день пытаюсь не сутулиться. Я вообще, общаясь с Верой Георгиевной, переживаю острые приступы комплекса неполноценности. Обувь у нее всегда на стильных тоненьких каблучках (ну не виновата я, что мои несчастные ноги не выдерживают четыре пары в подобном орудии пытки). Одежда элегантная — без неуместного выпендрежа, но отнюдь не старческая. Например, сейчас это идеально сидящее стального цвета платье с асимметричной черной вышивкой, от которой мне не отвести глаз, так она хороша. Все предельно чистенько, аккуратно (а у меня после каждого занятия оказываются в мелу не только юбка и руки, что еще куда ни шло, а также почему-то обувь и нос. И кулон мистическим образом перемещается на спину). А как Вера Георгиевна ходит, боже ты мой! Словно балерина. Я же несусь с этажа на этаж, подобно стаду бизонов, за которым гонятся ковбои, мечтающие содрать шкуру и продать мясо, причем бизоны прекрасно осведомлены об их гнусных намерениях. А еще у нее почему-то тушь никогда не осыпается и волосы не растрепываются… ладно, молчу. Зависть — нехорошее чувство.

Плюс у моей коллеги потрясающая выдержка. Даже обсуждая единый государственный экзамен, она не повышает голоса, не меняется в лице и не пытается биться головой о стену (угадайте с трех раз, кто все это проделывает), а ровным, интеллигентным тоном извещает, что придумавших подобную гибельную для нации диверсию следовало срочно выпороть на конюшне. Тогда дело не дошло бы до реализации злодейского плана, после которой виновных остается лишь казнить, причем непременно публично, в назидание потомкам.

Представьте себе мое удивление, когда я обнаружила, что Вера Георгиевна пребывает вне себя, если не сказать — кипит от ярости.

— Я сегодня впервые в жизни опоздала на занятия! — сообщила она с надрывом, какой великие трагические актрисы прошлого наверняка не расходовали на рядовые спектакли, а приберегали для Медеи, только что прикончившей собственных детей, или хотя бы Катерины из «Грозы», перед положенным броском в Волгу выкликающей: «Под деревцом могилушка… как хорошо!»

Я застыла в оцепенении. Лишь этим можно объяснить тот факт, что мы остались в аудитории, полной студентов (в основном, замечу, мужского пола, ибо университет наш не простой, а Технический, факультет же, не побоюсь этого слова, физический).

Вообще-то я считаю, что обсуждать при учащихся наши рабочие — а тем более личные — дела не стоит. Подобного мнения придерживаются не все. Есть у нас на кафедре тип, почему-то упрямо верящий, что я любого ангела добрее. Возможно, причина в том, что он меня лет на тридцать старше, к тому же я коварно крашусь в блондинку (увы, речь исключительно о волосах, внутреннее содержание корректировке не поддается — хотя знали б вы, сколько я над ним трудилась). Когда меня на заседании кафедры выдвигали на должность доцента, Николай Иванович потребовал слова и выступил с пожеланием, чтобы я стала строже и ставила побольше двоек. Чем вызвал веселое ржание коллег и полностью деморализовал заведующего, постоянно втихаря исправляющего мой вердикт «неудовлетворительно» на положительные отметки.

Николая Ивановича последние годы регулярно ставят ко мне в поток ассистентом (то есть я читаю лекции, а он под моим чутким присмотром ведет у части групп практические занятия). Уж не знаю, случайность это или страшная месть нам обоим со стороны составителей расписания. Нет, он прекрасный специалист и помнит наизусть номера почти всех примеров в задачнике, чего я не достигну и через полвека, однако руководство им дается мне, увы, нелегко… если это можно назвать руководством.

Приходя на экзамен, милый старичок громогласно возглашает примерно следующее:

— О, повезло вам с Александрой Игоревной, можно ничего не учить, все равно сдадите, она ведь такая жалостливая! Чего еще ждать от девчонки? Ее среди вас и не различишь.

Конечно, в моем возрасте слово «девчонка» давно пора почитать за комплимент. Даже если у коллеги не все в порядке со зрением, оценка сохранности моего внешнего вида не может не вдохновлять — особенно учитывая, сколько тягот претерпел и продолжает терпеть этот самый вид от постоянных катаклизмов, сотрясающих нашу страну (то дефолт, понимаете ли, то кризис, то еще какая напасть). Проблема в том, что простодушные студенты, хоть и знают меня как облупленную, при фразе «можно ничего не учить, все равно сдадите» радостно оживляются.

Пока я со всей доступной мне мимической выразительностью строю гримасы, долженствующие деликатно призвать к молчанию (сами понимаете, вслух делать замечание пожилому человеку, да еще в присутствии его учеников, очень не хочется), Николай Иванович бодро продолжает:

— Да, кстати, я с ними занимался не по вашей программе, а по своей. Все равно вы ничего путного не придумаете, так что я не вижу смысла вас слушаться.

— Николай Иванович, — задушенно шепчу я, — давайте обсудим эти вопросы потом.

— А что? — удивляется он. — Студенты отвечать еще не готовы, так что у нас с вами есть время поговорить. А после экзамена я сразу уйду. За нашу зарплату пусть скажут спасибо, что мы вообще здесь сидим, большего требовать нельзя.

К этому моменту я обычно дозреваю до мысли удалиться вместе с собеседником в коридор, прикрыв за собою дверь. Нехорошо, конечно, бросать учащихся на экзамене без присмотра — моментально спишут. Так желающие в любом случае спишут, зато останутся хоть при каких-то иллюзиях.

Я имею в виду следующее. Будучи сама студенткой-пятикурсницей, после распределения на работу я встретила в коридоре своего научного руководителя.

— Если б вы знали, как мне вас жаль… — искренне вздохнул он.

Я крайне удивилась:

— Почему жаль? Я думаю, работать будет не менее интересно, чем учиться. Я жду этого момента с нетерпением.

Он пожал плечами.

— Последние пять лет вы прожили в оазисе справедливости. Здесь всех оценивают по заслугам. Вы умная, добросовестная — и получали за это отлично. А глупым халтурщикам ставили неудовлетворительно.

— А как иначе? — засмеялась я.

Шеф лишь махнул рукой.

— Очень скоро вы убедитесь, что больше подобного никогда не будет. Нигде и никогда.

Я, признаюсь, не поверила, мысленно назвав собеседника старым циником. И лишь много лет спустя поняла, насколько он был прав…