Парк прошлого - Ян Бэк

Впереди, не дальше сотни ярдов от мальчишки, туман густел, вздымаясь неведомо для обитателей города из решетчатых стоков подземной системы труб и туннелей. Мглистая дымка парила отчетливой, какой-то механической и строго ровной линией, там, сразу за мостом. Туман льнул, как будто живой, к ограде и железным фонарным столбам: казалось, нельзя ни заглянуть назад, откуда шел Псалтырь, ни вперед, куда он направлялся, и воришку это полностью устраивало. В данную минуту время и место растворились где-то там, не здесь, а здесь остался лишь удачливый мальчишка, укрывшийся в тумане.

Незнакомец в плаще и цилиндре торопился. Улицы сделались шире, газовые фонари все чаще проливали яркие лужицы света. Судя по стремительной, порывистой походке, неизвестный был молод и энергичен. Громоздкая ноша на плечах, похоже, нисколько его не тяготила. Он направлялся вверх по улице, к временному ограждению вокруг вздымающейся башни.

Человек в маске только что оставил на видном месте безжалостно убитое и выпотрошенное тело без головы. Расчлененные обрубки он небрежно разложил в виде Витрувианского человека по всей части города, известной как Шордич, — напоминая своим преследователям и предупреждая всех остальных о том, как безжалостно он расправится с любой попыткой предательства. Кроме того, это составляло также и часть другого послания, искусно продуманное сообщение: он возвратился из темной пустоты и теперь решительно возвращается к привычному для себя занятию, которое вскоре продемонстрирует и инспектору, и всем остальным охотящимся за ним идиотам.

Человек в плаще остановился у простой деревянной двери в дощатом ограждении.

На сотнях одинаковых плакатов, заклеивших все стены временного ограждения, чернели огромные жирные буквы. Вход освещал одинокий фонарь. Таинственный незнакомец оглянулся по сторонам, чуть помедлил и украдкой толкнул дверь. Оказавшись внутри, он прикрыл дверь за собой, прокрался по пустырю за забором и, проникнув в само здание, взбежал по широкой каменной лестнице. Ступени, когда-то ярко освещенные, теперь почти тонули в темноте, но неизвестного это не остановило. Он стремился все выше, и фалды плаща шелестели и развевались у него за спиной. Этот шорох отражался ото всех поверхностей, от облицованных мрамором стен и металлических перил. Человек преодолел один пролет и побежал еще выше. В самом верху показалась служебная приставная лесенка, деревянная, без всяких ограждений. Бегуну в плаще не было нужды останавливаться, ему не требовалось перевести дух. Он поднялся еще на один пролет, потом еще, еще, все выше и выше.

Наконец он достиг узкого коридора, остановился, выудил из-под плаща тяжелый фонарь полицейского образца и посветил на стены и на потолок над головой. Луч света скользнул по белой рубашке, запятнанной алым.

Все вокруг свидетельствовало о подготовке к сносу. На полу валялись куски обвалившегося потолка, обрезы алюминиевых трубок, остатки обмотки бесполезных, давно отключенных проводов. Последнее из «современных зданий» периода двадцатого века и ныне самая высокая постройка в городе; от прежней горделивой современности — лишь хлопья раскрошившейся штукатурки.

Человек в плаще благоденствовал в таких заброшенных и тайных местах — где-нибудь очень высоко или же глубоко под землей. В темноте и мраке, в хаосе недоделанных или наспех покинутых помещений, в нежданно отрезанных проходах, в сырых тоннелях и на опасно высоких крышах.

Пылинки танцевали в луче света. Человек вспугнул угнездившихся голубей (настоящих, кстати, а не механических птичек из «Баксоленда»). Голуби испуганно взметнулись вверх, забились о потолок. От трепета крыльев снова посыпалась штукатурка. Откуда-то выскочила большая, коричневая лоснящаяся крыса, замерла перед незваным гостем, словно преграждая дорогу. Зверек поднял голову; сверкнул красными глазками, открыл пасть в запрограммированной гримасе, оскалился двумя рядами ровных, остреньких зубов и проговорил механическим голосом: «Не входить. Закрытая территория. Закрытая территория».

Меня зовут Ева. Я не помню своей матери, и настоящего отца у меня тоже нет, если не считать Джека. Детства своего я вообще почти совсем не помню. Сейчас мой рост пять футов семь дюймов, а возраст, насколько мне известно, семнадцать лет.

Я постараюсь описывать все интересное, что со мной происходит, не спеша и очень аккуратно. Чувствую, что должна записать свою историю. Может быть, другие прочитают. Мне, конечно, неизвестно, кто именно.

Сейчас раннее утро; в зимнем небе кувыркаются рваные белые облака. Я разглядываю, как облака играют друг с дружкой в догонялки и от этого зрелища буквально переполняюсь любовью ко всем созданиям Природы. Невыносимо думать, что однажды настанет день, когда я больше ничего этого не увижу.

С самых, первых дней, которые я помню, у меня всегда был Джек. Сначала я, кажется, считала его своим отцом, но потом, конечно, узнала, что это не так. Джек объяснил мне, что он — мой опекун и что я сирота. Вообразите потрепанного, пухленького человечка в очках с толстыми стеклами. У Джека ужасное зрение, он почти совсем слепой… А со мной он всегда такой добрый! Иногда похож на старого игрушечного мишутку, который ворчит, если перевернуть.

Он так боится большого города, что лежит за нашими окнами. Я очень смутно помню, чтобы вообще куда-то отсюда выходила… хотя недавно со мной приключилось нечто вроде вернувшегося воспоминания или ощущения. Какой-то неприятный запах дыма… и я сама прыгаю через искры костра. Так странно, но видение показалась очень правдоподобным. Несмотря на то, что собственное прошлое мне видится как серый шифер, я каким-то образом умею понимать почти весь мир вокруг. Может, это просто Джек так много мне рассказывал, так хорошо по-своему учил, что мне частенько кажется, будто все мое детство полностью прошло вот в этих проговоренных воспоминаниях, в наших общих беседах.

Такое ощущение, что однажды я попросту проснулась взрослой пятнадцатилетней девушкой.

Один день помню с особенной ясностью. Я стояла у окна у нас на чердаке и замечала все вокруг, как будто бы впервые распахнула глаза. Помню, я смотрела, как мимо дома плыл огромный пассажирский дирижабль, а Джек сказал мне:

— Летят. Видишь? — И махнул рукой на силуэт в сером небе.

Я кивнула и повторила вслед за ним:

— Летят.

Отчего все это отпечаталось так четко в памяти, я не имею никакого представления… Может быть, потому, что в тот день у нас в комнате побывал еще один человек, хотя, как правило, гостей мы никогда не принимаем.

Помню, посетитель, хорошо одетый мужчина (я его называла «нашим элегантным гостем»), взял меня за плечо, развернул от окна и посмотрел прямо в лицо, а потом произнес: