Не гони лошадей - Светлана Алешина

На сей раз все было как обычно. В положенное время он поднялся по ступенькам университетского крыльца, открыл дверь… Тут откуда-то из воздуха выскочил грязный, запыленный «жигуль», из него раздалась автоматная очередь, и Карташев упал замертво. Случившееся видел инвалид из окошка дома, чьи окна выходят как раз на университет. Передвигаться самостоятельно он не может, телефона в доме нет, а сиделка как раз в это время уходила в магазин. Вернулась она минут через десять после происшествия и только тогда позвонила в милицию (это я узнала чуть позже, по своим милицейским каналам). Короче говоря, когда профессор одновременно со звонком не вошел в аудиторию, никому в голову не пришло сбежать, подождали пять минут, десять. А потом зашел декан и сообщил о трагедии. Всех распустили.

Подружка примчалась в библиотеку и рассказала все Сережке, он тут же вспомнил обо мне и позвонил. Я выключила диктофон, допила кофе и отправилась на поиски декана исторического факультета. Нужно было срочно достать фотографию погибшего и собрать официальную информацию.

Заплаканная секретарша с покрасневшими глазами и распухшим носом, взглянув на мое удостоверение, прошептала, что декан будет через час. Придется ждать. Ожидание — одна из добродетелей хорошего журналиста. С этим у меня все в порядке. Все равно без дополнительной информации мне статью не написать. Карташева я не знала, хотя со многими преподавателями с истфака в мою студенческую бытность сталкивалась. Филологи и историки учились в одном корпусе, проводили совместные мероприятия, встречались в библиотеке. Так что мы, как водится, перемывали косточки преподавательского состава обоих факультетов.

На всякий случай я решила позвонить своей давнишней приятельнице, закончившей как раз истфак. Лена преподавала историю в одной из гимназий Тарасова, сеяла «разумное, доброе, вечное» среди маленьких монстров. Она, как всегда, посетовала на трудный учительский хлеб, маленькую зарплату, нервную работу, позавидовала моему «легкому» житью-бытью.

— Да, а ты, собственно, чего звонишь? — нажаловавшись от души, поинтересовалась она.

— Лена, ты такого профессора с истфака, Карташева, не знаешь?

Лена пару минут помолчала.

— Он в универе всего несколько лет работает, нас не учил… Но мы, кажется, на конференциях встречались… Он к нам откуда-то перевелся, из Питера, что ли… Занимается, по-моему, нэпом или Гражданской войной…

Да, негусто…

Декан, замотанный, нервный, уставший, с подозрением разглядывал мое журналистское удостоверение, а затем добавил к словам Елены информации с гулькин нос. Карташев работал на кафедре не так давно, считался перспективным ученым, имел несколько опубликованных трудов, пару аспирантов. Короче, «не был, не состоял, не участвовал»…

Почему перевелся из престижного города в наш университет? Во-первых, хотел быть поближе к архивам, изумительно подходящим к его теме, во-вторых, сырой климат Северной столицы был вреден его жене, а в-третьих… Ректором университета был друг его родителей, он и выбил квартиру для перспективного ученого. В Питере, сами понимаете, с жильем проблемы, а молодых ученых — перебор. У нас же таких преподавателей по пальцам перечесть, все уже предпенсионного возраста, старая гвардия.

Декан показал личное дело, там ничего криминального не обнаружилось. Скупые строчки автобиографии, внушительный списочек опубликованных работ, вот, пожалуй, и все. Я на всякий случай списала домашний адрес Карташева и взяла пару фотографий: конференция историков, вручение дипломов выпускникам. С фотографий глядело интеллигентное, даже привлекательное лицо. За что ж это его так?

В качестве довеска мне дали список аспирантов, которые тесно общались с профессором. Несколько фамилий. Почти все аспиранты оказались на месте, кроме одного, который в данный момент находился в научной командировке — Коган Павел Владимирович. На нет, как говорится, и суда нет. Я обзвонила всех остальных — по списку, но ничего особенного они мне не рассказали. С погибшим их связывали отношения аспиранта с научным руководителем, а таковые к откровенности не располагают и ответа на вопрос, за что был убит профессор, не дают.

Пытаясь ответить на сакраментальное «почему», я вернулась в редакцию. Часы показывали без пяти шесть. Никого из сотрудников в редакции не было (все еще или уже). Правда, по остаткам печенья в вазочке на кофейном столике, по грязным чашкам и полной окурков пепельнице я поняла, что они на работу являлись и снова разошлись по своим делам. «Посуду можно было вымыть», — отметила про себя. Ладно, я хоть и главный редактор, но все же человек. Ничего, пусть отдохнут. Завтра дел у нас невпроворот. Придется перепахивать почти сверстанный номер, но общими усилиями выпустим в срок.

Я сделала пару звонков своим знакомым в милицию, выяснила, кто занимается убийством Карташева, раздобыла кое-какую информацию о возможных версиях. Все эти манипуляции заняли у меня не больше часа, интересно, а к же… пардон, к вдове Карташева идти не поздно? Я закурила, пытаясь прислушаться к голосу совести и разума. Кто победит? Совесть тихонечко шептала, что нехорошо беспокоить несчастную женщину в день гибели мужа. Разум же орал во все горло, что ехать нужно срочно, пока другие коллеги не опередили. Тем более что сейчас, в стрессовой ситуации, вдова сможет рассказать что-нибудь важное.

Разум победил. Вот за что я не люблю свою работу, так это за то, что приходится лезть в душу несчастных родственников, копаться в грязном бельишке. Но если не я, тогда обязательно то же самое сделают другие. Например, мой заклятый друг, бывший однокурсник Артем Тарабрин, ведущий журналист «Криминального Тарасова». Этот шовинист до сих пор считает, что женщинам не место в криминальный хронике. Место женщины-журналиста в журнале «Космополитен», «Домашний очаг», «Крестьянка», «Работница» или в лучшем случае в газете «Вечерний Тарасов» в разделах «Поговорим о красоте» или «Аптека с грядки». Ну уж нет, не дождется, такого удовольствия я ему не доставлю. Я усмехнулась, представив, как вытянется физиономия Тарабрина, когда он возьмет в руки свежий номер «Свидетеля».

Карташевы жили в районе новостроек, в стандартной многоэтажке, на пятом этаже. Я поднялась в обшарпанном лифте, успев прочитать надписи аборигенов: «Колька дурак», «Спартак» — чемпион», «Мумми Троль» — муммитролеей всех».

Как начать разговор с вдовой Карташева, я так и не придумала. «Ладно, буду действовать по обстановке», — подумала я, нажимая кнопку звонка. Дверь отворили не сразу. На пороге стояла женщина лет тридцати пяти — сорока: зареванное лицо, потухшие глаза, спутанные волосы.

— Проходите, — произнесла женщина, даже не спросив, кто я и откуда.

Я прошла, незаметно оглядываясь. Обычная двухкомнатная квартира, крохотная прихожая, встроенный шкаф, зеркало, телефон, тапочки. В большой комнате, куда проводила меня хозяйка, много книг, стенка, телевизор, ковер, два кресла и диван. В углу письменный стол. Обстановка ничего конкретного о хозяйке, вернее о хозяевах, не говорила.

Я представилась, показала свое удостоверение, женщина внимательно выслушала меня.