Реверанс со скальпелем в руке - Тамара Шатохина

прошлые разы дошли до 30-35 минут, – прошлась она взглядом по графику процедур, закрепленному на стене у входа.

- Да, я запомнила, - согласилась медсестра, проводив старшую взглядом и наблюдая, как та включает камеру видеонаблюдения. Но не сразу бросилась обихаживать больную, а села на тот же стул и внимательно вгляделась в спокойное и бледное, со следами истощения лицо на ортопедическом валике кровати. Любовь всей жизни…?

Яркой красотой женщина не отличалась, да и странно бы сейчас… но все-таки - правильная форма черепа, высокая, жилистая сейчас шея, красиво изогнутые брови, не слишком густые, но длинные ресницы… Чуть вздернутый нос с тонко очерченными ноздрями, глазные впадины – обширные, с голубоватыми полукружьями теней. Стало любопытно – какого цвета глаза? При темных волосах тоже, наверное, темные? Бледные губы… да все бледное. Господи-Господи - подумалось – спаси и сохрани от такого. Что же с тобой случилось, бедная?

Почти десять лет работы, связанной с уходом за тяжелыми больными, должны были и наложили свой отпечаток на характер женщины. Со временем выработался определенный взгляд на происходящее, своего рода иммунитет. Вид пациентов, зависших между жизнью и смертью, уже не вызывал потрясения или горячего сочувствия, острого сопереживания тоже не наблюдалось, как и брезгливого раздражения. Привыкают ко всему...

Со временем она научилась собираться, концентрируясь на поставленной задаче, а главным ее коньком стали железная дисциплина и обязательность. Медицинский протокол? Он всегда соблюдался скрупулезно и добросовестно - в ее случае не было надобности в контроле. Светлана всегда работала спокойно, ровно и безэмоционально.

Но эта пациентка вызывала неясную симпатию. Что-то такое… почти неуловимое, на подсознательном уровне. Может потому, что худенькая, а раньше порой приходилось ворочать такие глыбы! Но, скорее всего, сработало то, что она все-таки не стала любовницей. И не важно – чьей. Просто - больное слово, больной вопрос…

Взглянув на настенные часы, медсестра проверила, надежно ли закреплена заколками шапочка и решительно поднявшись, откинула простыню, уже не с жалостью, а профессионально оценивая фронт работ. И, аккуратно переворачивая, чтобы не потревожить места соединений с датчиками и трубками аппаратуры наблюдения и жизнеобеспечения, не спеша очистила тело при помощи специальной пенки и салфеток. Потом растерла и согрела в руках крем, слабо пахнущий ментолом, и приступила к массажу – пятки, колени, бедра, крестец… Суставной аппарат, мягкие ткани... Растирание, поглаживание, постукивание, сжимание, сгибание, разгибание… Беззащитное тело слабо подрагивало в умелых и опытных руках, двигалось, ворочалось… Кожа слегка порозовела вследствие улучшившегося кровообращения. Отринув посторонние мысли и сосредоточившись, специалист выполняла свои непосредственные обязанности.

А в темные окна палаты яростно бился ледяной февральский ветер, остро хлестал стекла сухой снежной крошкой и рвал березовые ветки в больничном сквере… Занявшись работой, Светлана привычно не обращала внимания на посторонние отвлекающие факторы.

Но, если бы сейчас она подошла к окну, то обязательно увидела бы внизу темную мужскую фигуру, будто нехотя отлепившуюся от дерева и шагнувшую на постепенно исчезающую под косыми снежными заносами дорожку. Мужчина еще раз оглянулся и совершенно определенно – на это самое окно и медленно, нога за ногу, поплелся в сторону выхода с территории медкомплекса.

Глава 1

Резкий звук сигнального горна заставил вздрогнуть. Размеренный цокот копыт разом стих, дилижанс дернулся и полусонную меня уже в который раз приложило плечом о дверку. Чуть подавшись назад, экипаж остановился окончательно.

Морщась, крепко потерла ладонями лицо, но гудящая тяжесть в голове не проходила. Раньше я могла спать только в тишине, на мягком, а в идеале, чтобы еще и на душе покой. На этот момент требования по тишине были сняты, но экипаж и правда был жестким – почтовым. И покоя тоже не наблюдалось, наоборот - штормило: тревожность, беспокойство… И понятно - мозг осознавал непроходящие риски, держа сознание настороже. Выспаться получится только когда доберусь до места и определюсь… во времени и пространстве, блин!

Хотя, судя по довольному лицу дю Белли, ничего хорошего и там меня не ждало. Но и выбора особо не было: монастырь, новое замужество или ссылка в глухомань. Само собой – ссылка! Крыша над головой и скромное содержание на тот момент меня больше, чем устраивали. А он поклялся не лезть в мою жизнь. И судя по тому, с каким трудом я вырвала слово чести… всегда считала, что нарушить его значило утратить дворянское достоинство. А старик гордился своим происхождением – в их роду в прошлом были политики и дипломаты, знаменитые поэты и высокое духовенство, даже кардинал. Это слегка обнадеживало, но!

Люди бывает врут. И ничего в этом странного – каждый преследует свои цели. И не мне их осуждать - в какой-то момент способна была и на больший грех. А была бы уверена, что сойдет с рук, то и кто его знает… Там страшный человек, ничем не лучше своего брата. Но слово чести для потомственного дворянина, это же не пустой звук? Или глупой Мане пора уже взрослеть?

Я прислушивалась к звукам снаружи и всерьез мечтала, чтоб не беспокоили хотя бы еще минут пять. Посидеть бы еще немножко, просто прикрыв глаза…

Бессонница – страшное дело. Она вымучила меня еще в той жизни - нарушения засыпания, частые пробуждения, ночные кошмары… Седативные подбирала сама и долгое время они помогали. А я в это время изо всех сил старалась превратить существование без Сережки в жизнь.

И после года барахтанья… стоило увидеть небольшой аккуратный животик женщины рядом с ним - и всё. Если бы не это, может и выкарабкалась, а так… силы кончились как-то разом. Вот только что еще что-то оставалось и вдруг резко пропало. А может весь этот год они медленно уходили на то, чтобы верить, что я сильная и смогу? Не смогла, не получилось, не сильная…

Потом был почти осознанный выбор – уйти. Не самоубийство - это не смогла бы, в голову не пришло бы. Я ничего с собой не сделала. Просто перестала что-то делать, и это оказалось в разы легче.... Домой тогда я возвращалась уже как сомнамбула. Все стало безразлично, эмоции отключились, чувства тоже, потребности исчезли - куча работы уже даже не для психотерапевта, а психиатра. Но необходимости в такой помощи я не видела – приняла то, что со мной творилось, как освобождение. Отлежусь, думала… А потом уже стало совсем поздно, да и особых мучений умирание не доставляло.

Я с самого начала не поняла всей опасности своего состояния. Да я слезинки не уронила за этот год –