Грезы Тадж-Махала - Бонкимчондро Чоттопаддхай

И вот мой четырнадцатый долгожданный ребенок стал появляться на свет. Рожать мне было тяжело и больно, словно в самый первый раз. Около меня уже давно суетились служанки и двое деревенских подозрительных повитух, не понимавших наречия, на котором разговаривали в Дели и даже в Агре.

Я лежала в шатре, на пальмовом ложе. Я слышала шум начавшегося недалекого сражения. Имейте в виду, я рожала в четырнадцатый раз и умела командовать родами. Одна из служанок утирала мне пот, другая подносила бетель, третья — питье. У лона сторожила появление младенца повитуха. Была еще и служанка по прозвищу Гора. Ее предназначение состояло в том, чтобы держать меня, когда мне станет совсем невыносимо больно.

И Гора скоро понадобилась. Это мужчины-лжецы говорят, что рожать больно только в первый раз! Нет, поверьте мне, в четырнадцатый — тоже очень больно!

Вдруг около моего ложа, растолкав служанок и повитух, появился Аурангзеб. Он протягивал мне кувшин. Я хотела спросить его, что он делает в этом шатре? Неужели он потерял всякий стыд? Но от боли просто не могла говорить.

— Извини, мама! — воскликнул дерзкий Аурангзеб, становясь передо мной на одно колено и протягивая мне какой-то кувшин, инкрустированный прозрачными камнями из холодных земель за Китаем. — Я очень волнуюсь за тебя! Вот, выпей моего питья, которое специально для тебя приготовили лучшие придворные лекари. Грибы чатфиль придадут тебе сил, корень парсиса облегчит боль, а маковый сироп дарует забытье.

Он поднес питье к моим губам, и я стала жадно поглощать его. Потом сын отобрал у меня кувшин и якобы случайно уронил его на пол.

— Прости, мама! — сказал он. — Я только что тебя отравил.

— Что?! — спросила я, не в силах поверить собственным ушам.

— Сейчас ты умрешь, — холодно продолжал сын. — Наверное, ты хочешь знать, почему? Я объясню тебе. Многие при дворе ненавидят тебя. Это и другие жены императора, многие из которых состарились девственницами! Это и соратники моего деда — великого Джихангира! Они хотят расширять империю, ведь пока что Моголы завоевали даже не всю Индию! Им не нравится, что их императором повелевает женщина! И еще тебя ненавижу я, твой сын!

— Почему, Аурангзеб? — прошептала я. — Чем заслужила я твою ненависть, я ли не воспитывала тебя? Я ли не дала тебе жизнь?

— За жизнь, конечно, спасибо тебе! — расхохотался он. — Но я хочу еще и власти. А пока ты жива, у меня ее не будет. Я считаю отца слишком слабым и неумным человеком. Посмотри, как с его воцарением стала трещать по швам империя Моголов! Она погибнет, если он останется у власти. А за него думаешь ты, мама! Теперь ты умрешь, и больше никто не будет давать моему отцу советы! Великой страной перестанет править женщина! Я свергну отца. И клянусь тебе, мама, это произойдет сразу после того, как тебя похоронят! Знай это!

Мне стало страшно. Но не за себя, а за моего любимого императора. Я знала, что у Аурангзеба все готово к перевороту.

И вдруг мой муж появился в шатре. Я уверена, что он почувствовал то, что со мной стряслась беда. Он подбежал ко мне, схватил меня за руку, спросил:

— Что с тобой, Нур-Махал!

— Я умираю, — сказала я.

— Почему! Что с тобой? — кричал он.

А я поняла, что Аллах, да будет благословенно имя его, уже готов принять мою душу, и те слова, которые я скажу, будут последними в моей земной жизни. А надо было как-то предупредить Шах-Джихана о готовящейся измене! Сказать, что его желает свергнуть сын? Но император не поверит! И мои слова окажутся произнесенными впустую!

— Сооруди для меня памятник, — попросила я, — который отразил бы твою любовь ко мне!

И испустила дух.

…Аллах, да будет благословенно имя его, не торопился звать меня к себе. Об этом мне сообщил ангел, с которым первым же делом столкнулась моя душа, излетев из тела.

— Ты, Hyp-Махал, дала жизнь четырнадцати людям, — сказал ангел, — поэтому Аллах, да будет благословенно имя его, дает тебе отсрочку, которой не полагается большинству остальных людей. Не спеши появляться пред очи его, пока твое тело не упокоится с миром!

Тогда я спросила у ангела: а что такого я сделала? В Индии есть матери, которые давали жизнь и двадцати, и даже двадцати пяти детишкам! Пусть Аллах, да будет благословенно имя его, помилует лучше их в свой черед!

— Неисповедима воля моего господина! — склонил голову ангел. — Так знай же, душа, еще одно! То, что тебе даровано, является наградой не столько за детей, сколько за твою любовь к своему мужу. Ведь, поверь мне, не было на Земле еще столь родных друг другу людей! Даже первые люди Адам и Ева любили друг друга меньше, чем вы! Такая любовь, как у вас, — отрада для Аллаха, да будет благословенно имя его! И пощечина шайтанам!

Покорная ангелу и тому, чьем имя лучше лишний раз не произносить, я стала незримо следить за моим любимым императором.

О, как переживал Кхуррам по прозвищу Шах-Джахан мою кончину! Как рвал на себе волосы от горя!

— Любимая Hyp-Махал! Ну почему я не погиб вместо тебя?! — горько причитал самый сильный мужчина в мире. — Почему я остался жив, а ты умерла?

Как же мне хотелось сказать ему, что со мной все в порядке! Хотелось обнять и утешить его! Но сделать это я могла только тогда, когда император спал. Случалось это редко, потому что после того, как я ушла из мира живых, он потерял всякий покой и сон.

Его не утешало даже то, что он сровнял с землей непокорный Бурханпур, и то, что рожденный мною малыш оказался мальчиком. В честь дедушки его назвали Джихангиром.

Меня очень тревожил Аурангзеб. Дерзкий юнец, плод моего чрева, был всерьез настроен объявить своему отцу войну! Еще не истек срок траура, как он стал убеждать отца предать мое тело земле! Сын стоял во главе заговора из бывших полководцев великого императора Джихангира. Им не терпелось начать новые кровопролитные войны, расширить границы империи. Аурангзебу же хотелось власти.

Но я любила даже его. Я-то помнила, каким хорошеньким и упрямым был мой убийца в раннем детстве. То, что он делал сейчас, было лишь молодым задором. Он даже не догадывался, что его используют в своих интересах хитрые царедворцы, знавшие о его безрассудстве. И мне было жалко моего дерзкого, безжалостного, но очень глупого мальчика.

Но Шах-Джахан ничего не замечал. Он удалился в свои покои и горевал, моля себе смерти. Ни разу (что я очень высоко оценила) не наведался он в гарем. Хотя корень его мужской силы в 36 лет был очень силен. Несчастный император запретил себе спать. Он хотел убить себя бессонницей. Но однажды глаза его непроизвольно закрылись. Он заснул. И к нему пришла я.

— Помни о своем обещании, любимый! — сказала я.

И почувствовала его неиссякаемую нежность, едва лишь великий Шах-Джахан увидел меня своим мысленным взором.

— Ты самый могущественный царь Земли! — продолжала я. — Построй мне памятник! Покажи, как сильно может любить самый сильный и самый лучший мужчина на свете!