Альбом страсти Пикассо - Ольга Тарасевич

Моя боль все время со мной. Она дает знать о себе в тех ситуациях, когда я в принципе и не думаю ковырять застарелую рану. Просто так все время получается – любого повода достаточно для того, чтобы скатиться в стылую пропасть тоски. И чем больше стараешься выбраться, тем глубже падаешь…

На самом деле теперь мне хотелось просто говорить о Барселоне. Рассказать, что ее поющие фонтаны – это тоже я. Они разноцветными струями взмывают ввысь, и теплая ночь наполняется звуками классической музыки и яркими брызгами; и кажется, что летишь над горой Монтжуйк невесомым легким счастливым облачком.

Не знаю, рассчитывал ли кто-нибудь плотность цветочных лавок на квадратный метр пространства. Но уверена, что Барса легко выиграла бы в этом конкурсе. Ее улицы полны цветов. Прекрасный сад – вот что такое плас Рамбла.

Мне нравилась архитектура Барселоны, только в Эшампле [3] я поняла: дома и улицы могут не подавлять, а открываться навстречу; в них просто входишь, как в теплые волны, и плывешь, покачиваешься…

Мне нравились барселонцы, с их вечными посиделками в кафе за бесчисленными тапас[4], с их фиестами и дурацкими кровавыми корридами. Конечно, зрелище мертвого быка, истекающего кровью, – это не самое лучшее, что я видела в жизни. Но как испанцы боготворят своих матадоров! Они знают их биографии, они помнят, как звали быков, ловко увернувшихся от мулеты и пырнувших рогами отчаянных смельчаков! Такая пылкая любовь вызывает как минимум уважение…

А вечерами по улочкам кружит мелодия фламенко. Перед каждым кафе танцуют черноволосые девушки в алых юбках, и сердце начинает стучать в унисон кастаньетам, и аромат любви разлит в воздухе, сладкий, терпкий, желанный…

Честное слово, Барселона – лучшее место в мире. Этот город создан для романтики и страсти. Думаю, я бы погибла в нем от одиночества, если бы не познакомилась с Хосе…

Помню его мягкие требовательные губы. Я наслаждалась поцелуями. А он никогда не баловал меня ими долго, быстро возбуждался, срывал с нас одежду… Только в самый первый раз, который вообще стал для меня первой близостью с мужчиной, Хосе так удивился и растрогался, что целовал каждую клеточку моего тела. В тот день я задержалась на «процедурах», Мария Дмитриевна подозрительно засопела, и впредь нам пришлось не увлекаться ласками. Жаль… Долгая неторопливая нежность зажигала мое тело страстью. Наверное, если бы не поспешность Хосе, я стонала бы от настоящего оргазма…

Я радовалась тому, что со мной такой парень. Но даже мысленно всегда старалась называть его «любовник», и никогда – «любимый». Во мне было столько счастья; от того, что я наконец стала женщиной; от того, что мой первый мужчина – яркий красавчик. И я уже начинала себя готовить к разрыву. Какое будущее может быть у нас? Разве Вадим позволит мне выйти замуж; в таком, как он считает, юном возрасте, за иностранца, за бармена? Нет, конечно! Поэтому надо просто радоваться тому, что есть. Этим двум неделям моря, солнца и любви. Этим карим глазам и нежным пальцам…

Вообще-то Хосе снимал небольшую студию в Ситджесе. Но в Барселоне жил его дядя, и Хосе любил увозить меня туда, в огромный особняк из серого закопченного камня, наполненный диковинными старинными предметами.

– Дядя сейчас в отъезде. Он у меня занимается политикой и часто уезжает. Я в таких случаях присматриваю за его домом, – объяснил Хосе, наслаждаясь моими изумленными возгласами.

Увидев этот домище, я перестала волноваться насчет того, что из-за пылкого романа мой любовник вылетит с работы. Менеджер по персоналу в нашем отеле предупреждал Хосе, что брать отпуск в разгар туристического сезона неосмотрительно и что на такое место всегда найдутся желающие. Но чтобы иметь возможность проводить время со мной, Хосе все-таки отпросился на две недели, и я переживала, что после моего отъезда возвращаться парню будет просто некуда. Впрочем, с такими родственниками поиск новой работы не должен стать проблемой. Дом дяди Хосе напоминал музей; множество картин, скульптур, антикварная мебель…

Но больше всего меня изумляла не новая страна, не устроенный быт, а эмоции. Как сильно и до глубины души Хосе умел радоваться! Радоваться всему – мне, нашим отношениям, жгучему солнцу, сочному апельсину. Это было абсолютное совершенное счастье ребенка, который еще не узнал ни боли, ни разочарований.

– Мы поселимся с тобой в Барселоне, – мечтал он, перебирая мои волосы. – А в феврале я буду увозить тебя в сады, где цветет миндаль. Это потрясающее зрелище, море розовых цветов… У нас с тобой будет трое детей. Две девочки, такие же хорошенькие, как ты. И мальчик, сильный, смелый…

Он хотел жить со мной! Такой красивый. А у меня попа, которая втискивается в брюки минимум сорок шестого размера, и три ужасные валика-складки на животе, а грудь такая маленькая, что просто обидно!

– Я буду любить тебя всю жизнь, буду заботиться о тебе. Мне всегда нравились русские туристки, но только при встрече с тобой я понял – ты и есть именно та принцесса, которую я всегда искал…

Я таяла, любила, страдала от неотвратимо приближающейся разлуки. Но даже и поверить не могла, что она станет вечной.

В принципе, уже через пару дней после знакомства Хосе стал намекать:

– Малышка, скоро я проверну одно очень выгодное дельце. Если все сложится так, как я планирую, о деньгах мы сможем не беспокоиться всю оставшуюся жизнь!

Сначала я не придала этому особого значения. Как и все испанцы, Хосе был очень эмоциональным. Я еще до нашего знакомства отметила: здешние мужчины готовы обещать своим женщинам золотые горы. Не знаю, исполняются ли эти обещания. Но мы с Марией Дмитриевной, проходя мимо ювелирного магазина, как-то видели такую сцену – парень, упав на колени, темпераментно уверял свою девушку, что купит ей и кольцо с бриллиантами, и колье, и серьги; но все алмазы мира никогда не смогут затмить красоту его королевы. Выглядел он, конечно, безумно влюбленным, но не особенно-то платежеспособным, что его совершенно не смущало.

Мне казалось, что так хвастаются и преувеличивают все испанцы.

Однако Хосе, как позже выяснилось, не выдавал желаемое за действительное. У него на самом деле имелась возможность получить много денег…

– Моя дальняя родственница была любовницей Пикассо, – сказал он, приставляя к книжной полке высокую лестницу. Голос у него при этом был такой спокойный, точно парень обсуждает погоду. – Она жила в Париже, уехала туда вместе со своим отцом совсем крошкой, а потом трагически погибла… Все эти художники – сумасшедшие. Может, они и создают гениальные полотна, но не способны сделать счастливой свою женщину. Наша Долорес покончила с собой, бедняжка… Я знал об этом с раннего возраста, в семье Гонсалес та давняя история была чем-то вроде фамильной легенды. Но не придавал особого значения. А вот когда дядя уехал, и я оказался в доме… Нет-нет, у меня не было никаких предположений и догадок. Я нашел это совершенно случайно, на чердаке. Там мяукал котенок, а вход на чердак не открывали, наверное, лет сто. Но мяукание сводило с ума, я выломал дверь. И вот…