Волк насторожился - Александр Бушков

– Значит, так, – негромко сказал он, необорачиваясь. – Черского о т с т р а-н и т ь. Какими методами, – мнеплевать. Но он должен точно и навсегда выйти из игры. У меня осталось всегонесколько дней, и я не могу позволить себе рисковать. У нас осталось несколькодней, – с угрозой поправился Директор. – Тебе все понятно?

– Да, Игорь Матвеевич, – очень спокойно сказалПомощник.

– Все. Свободен. Иди работай. Завтра в три ко мне сдокладом.

Помощник вышел из-за стола, кивнул Директору от дверей – безчинопочитания, но и без наглости – и покинул кабинет.

Но ни завтра, ни послезавтра они не встретились. И вообщеДиректор больше никогда не видел своего Помощника.

Вообще-то, с квартиры Данил Черский прочно собралсясъезжать. Были сильные подозрения, что засвечена, но, намотавшись за день,решил все же переночевать в последний раз в старой берлоге. Дверь выдержитлюбую атаку, подмога, в случае чего, примчится быстро, главное – не отиратьсяна кухне…

В дверь позвонили часов в десять вечера, когда он валялся надиване с детективом незабвенной леди Агаты и не столько читал, сколькопохихикивал, представляя Агатиных аристократических убивцев и отравителей напросторах его милой Родины, где им моментально открутили бы головенки, каккутятам…

Посмотрел в глазок и, не тревожа рацию, открыл. Ухмыльнулся:

– Какие люди – и без охраны… Ну, заходите.

Клебанов, старлей от УБОПа, вошел, остановился посредиприхожей, сунув руки в карманы исторической рыжей кожанки. Сегодня он выглядитеще более упрямым и принципиальным, потому Данил, воздержавшись от ехидныхреплик, спросил вполне мирно:

– А не выпить ли нам водочки?

Он не особенно и удивился, когда опер, чуть заметно кивнув,направился было в кухню. Поторопился тормознуть:

– Нет, давайте в комнату.

– А…

– Да я один, – сказал Данил.

Ольга все-таки вернулась к матери, но он, понятно, не сталвдаваться в такие тонкости. А кухни опасался, чтобы не запустили в окнокакую-нибудь пакость вроде маленькой аккуратненькой гранатки из портативной«мухи» – на балконе-то остекление с секретом, любая граната там и рванет, непройдя в комнату… «Муха» – это вполне во вкусе Беса. А Бес, очень похоже,прослышал краем уха о кладе, только ничего толком не знает…

Он, не зажигая света, принес из кухни тарелки, а изхолодильника в прихожей – едва початую бутылку кошерной «Выборовой», которойснабжал Януш, поинтересовался:

– Вы, часом, не антисемит?

– Бог миловал, – сухо отозвался Клебанов.

– Вот и отлично. Слеза, – повертел бутылку, всю внаклейках с надписями на иврите. – Хоть мы с вами не иудеи, причаститьсястоит – нектар…

Разлил по рюмкам. Сначала не сообразил, чем занят Клебанов,потом понял и откровенно фыркнул: старлей выискивал среди сварганенной наскорую руку закуски, не столь уж и изысканной, нечто совсем уж простенькое.

– Ну, глупо, – сказал Данил. – Зачем жепринципиальность до абсурда доводить? Колбасу вон берите…

Выпили. Минутку посидели. Чтоб помочь гостю, который пришелсюда явно не в молчанку играть, он весело сообщил:

– У меня чувство такое, дежа вю называется. Стойкоеощущение, что вы ко мне уже как-то приходили. И сидели мы вот так же накухоньке, только без водочки. Это когда Есаула из СИЗО выпускали. Помните? Мыеще договорись вместе п о р а б о т а т ь, один, единственный разик… А еще уменя чувство, даже уверенность, что ваши приходы обычно влекут за собой кучупроблем – и что характерно, исключительно на мою бедную головушку… Да чего ужтам, выкладывайте, с чем на этот раз пожаловали…

– Меня посылают в Чечню, – сказал Клебанов. –Чистить тылы. Завтра полетит сводная группа от трех управлений.

– Вот уж, честное слово, это не я, – сказал Данил,мигом став серьезным.

– Догадываюсь. – Он поднял глаза, поигралжелваками. – Я вам больше не опасен, а?

– А вы что, были для меня опасны? – невеселоухмыльнулся Данил и вновь наполнил рюмки. – Что-то не припоминаю…

– Где Марина Бурлаченко?

– Ну не под асфальтом же… – Данил, подавая пример,опрокинул рюмку.

Ни с того ни с сего вдруг захотелось рассказать юномустарлею все. В конце концов, ведь эта катавасия с трупами и погонями занесметными сокровищами началась с Ивлева, а об убийстве зава ВЦ «Интеркрайта»сообщил Данилу никто иной, как опер Клебанов. Вот глазенки оперок выкатит,когда услышит в с е, идеалист ты наш доморощенный…

Нет, блажь, конечно. Нечего ему рассказывать.

– Слушай, давай-ка бросим множественное число, зарусским столом не принято как-то… – предложил Данил. – И ответь тымне на один-единственный вопрос: твои дела передали кому-то другому илизакрыли?

Клебанов угрюмо молчал.

– Господи ты боже мой, – с досадой сказалДанил. – Ты хоть понимаешь, что в Чечне тебе, как манекену, пальнут вспину некие заранее неустановленные личности – и адье? Это они, конечно, хорошопридумали. Отстранять от дела – вонь пойдет, а против исполнения служебногодолга в диких теснинах Кавказа не больно-то и попрешь. Заерепенишься – выгонят,только и делов… Хочешь, отмажу? Без всяких меркантильных соображений?

– Нет, спасибо.

– Честно, без всякой отработки. На кой ты мне сдался, уменя полковники есть…

– Я сказал, не нуждаюсь.

– Бортко тебя, выходит, сдал, – задумчиво произнесДанил. – Он, конечно, мужик хороший, но беда его в том, что он – н а ч а ль н и к. А любой начальник вынужден быть дипломатом, учитывать кучу тонкостейда помнить о куче ниточек, связывающих его с другими начальниками. Это некоррупция и не разорение рядов, это жизнь на грешной земле… А я ведь тебе пошелнавстречу тогда – с Есаулом. Хоть и не обязан был. И когда речь зашла обЕсауле, ты все-таки хоть капельку служебных тайн, да выдал…

– Что тебе нужно?

– На кого вы поставили засаду в киоске с гордымназванием «Кинг-Конг». Это раз. Все, что тебе известно об убийствах Ивлева, егонепутевой супруги и щелкопера Костерина. Это два. Кто среди ваших шишек влез внаезды на «Интеркрайт» и историю с кладом. Это три. Все.

– А зачем?

– А затем, что я терпеть не могу, когда всякая сволочьползет в огород, который я подрядился стеречь, – сказал Данил. – И яим устрою панихиду с танками…

– Вот то-то и оно. Не ты им должен устраивать панихиду,а я…

– Ну так устраивай, – развел Данил руками. –Бардзо проше! Я тебе мешал?

Клебанов медленно надул щеки, шумно выдохнул. Покосился набутылку, и Данил наполнил по новой.