Она уже мертва - Виктория Платова

Правдивому человеку по имени Белка трудно понять, что имеет в виду бог по имени Сережа. О какой горькой и тем более страшной правде идет речь?…

– Ладно, проехали.

– Проехали, – трясет головой Белка.

– Без остановок.

Отличная идея – ехать куда-то без остановок, тем более – с Сережей! Несколько секунд Белка выбирает между воображаемым поездом и воображаемым трамваем, склоняясь в пользу последнего. Она не любит поезда: поезда – неуклюжие и длинные, как змеи. Они дурно пахнут, кашляют и, утробно урча, переваривают людей в своих железных желудках. Не далее как две недели назад, Белка увидела это воочию. Перрон Витебского вокзала был полон стариков, детей и взрослых, и все они – за небольшим исключением – казались ей красивыми. Особенно – собаки (Белка любит собак!), в их с Машей-Мишей вагон загрузились сразу три: такса, щенок добермана и веселая трехцветная дворняга. Маша-Миша – Белкины кузены, так называет их мама. Белка же сократила кузенов до МашМиш, лучше было этого не делать! От МашМиш рукой подать до кишмиша, который она терпеть не может. И вечно выковыривает его из покупных ванильных булочек. МашМиш так просто не выковыряешь, у них – хватка. Что подразумевает под словом «хватка» мама – Белке неведомо. МашМиш никого особенно не хватают, держатся почтительно, как и положено провинциалам. Они живут в городе Саранске, в Ленинград приехали впервые – всего лишь на несколько дней; Ленинград – не конечная точка их путешествия, а начальная. Здесь они прихватят Белку и все втроем отправятся на юг, к бабушке. Так решили после бесконечных телефонных переговоров по межгороду отец Белки и мама МашМиша. За Белку в такой солидной компании можно не волноваться, МашМишу не так давно стукнуло шестнадцать, они – взрослые.

И они – двойняшки.

Почти близнецы.

Почти, потому что МашМиш не могут, как это принято у близнецов, смотреться друг в друга, как в зеркало. Во-превых, Маш – девушка, а Миш – парень. Во-вторых, у Маш – черные как смоль волосы, а Миш – блондин. Маш – резкая и порывистая, а Миш – самый настоящий увалень, к тому же он на голову выше сестры. Но это ровным счетом ничего не значит, Маш вертит братом, как хочет. Белка подозревает, что не только братом.

Маш – красивая, но эта красота совсем иного свойства, чем простодушная привлекательность таксы, щенка добермана и трехцветной дворняги. В красоте Маш скрыт какой-то подвох, хотя объяснить, в чем именно он состоит, Белка не может. Ей остается лишь наблюдать, как Маш орудует своей красотой, наносит удары окружающему миру и все они попадают точно в цель. Места им достались не самые удачные: плацкарт, последнее купе рядом с туалетом, плюс верхняя боковая полка по соседству. Но и десяти минут не прошло, как кузены оказались в центре вагона, с двумя нижними полками в активе. Что сделала Маш?

Всего лишь улыбнулась – сначала проводнику, а потом вислоусому кавказцу и дядьке с огромным животом и такой же огромной лысиной. Лезвие этой улыбки сразило всех троих наповал, и огромный живот и кавказские усы отправились куковать у туалета. К ним присоединился студентик, выкинутый проводником с места, которое теперь занимает Белка. Больше она их не видела, а если и видела, то не узнала. Всему виной неустанный пищеварительный процесс в недрах поезда-змеи: змея всасывает чистых и опрятных людей, а уже через несколько часов от чистоты и опрятности и следа не остается. Все выглядят унылыми, помятыми, как будто вывернутыми наизнанку. Все липнут друг к другу, как монпансье в жестяной коробке, запах пота смешивается с запахом жареной курицы; такса поскуливает, ей вторит дворняга, и лишь щенок добермана кажется довольным жизнью.

Он, да еще Маш.

В отличие от взмокшего, хватающего спертый воздух ртом Миша, Маш чувствует себя прекрасно. От нее веет прохладой, но Белке почему-то приходит на ум, что это – никакая не прохлада.

Сквозняк.

А мама строго-настрого запретила Белке торчать на сквозняках, может быть, поэтому ее отношения с Маш не задались с самого начала. Что странно, ведь она ждала приезда МашМиша, как только может ждать одиннадцатилетняя девочка. МашМиш даже трижды приснились ей – прекрасные, как морские звезды. Во сне они протягивали Белке руки-лучи, беззвучно смеялись, приоткрыв створки ртов: там были спрятаны жемчужины взрослых тайн, которыми МашМиш просто обязаны с ней поделиться. Ведь именно для этого существуют старшие братья и сестры, пусть даже двоюродные. Но в жизни все вышло гораздо прозаичнее, хотя рот Маш и впрямь напомнил Белке кладбище отборного жемчуга. Зубы Миша – вовсе не такие ровные и блестящие, он явно не дотягивает до сестры.

Никто не дотягивает до Маш, всех сдувает безжалостным сквозняком.

– Значит так, – заявила Маш, едва они обустроились на своих новых местах. – Слушаться меня беспрекословно. И не вздумай капризничать и качать права.

– Иначе? – протянула Белка.

– Иначе – расстрел, – Миш свесил с верхней полки лохматую голову и подмигнул девочке.

– Шутка, да?

– Нет, – ответила Маш вместо брата.

И Белка сразу поверила в невероятное: Маш может пристрелить ее за малейшую оплошность. Вряд ли она сделает это сама, у нее и пистолета-то нет. Но пистолет найдется у кого-нибудь еще, и этот кто-то обязательно пустит его в ход, загипнотизированный улыбкой Маш. И ни одна живая душа не вспомнит о маленькой Белке, не пожалеет ее. Никому она не нужна, кроме мамы и папы. Но они остались в Ленинграде, на перроне Витебского вокзала: на их плечи улеглось предвечернее солнце, – не потому, что устало и ему пора отправляться на покой, а потому… что оно тоже ищет защиты от Маш и ее острой, как нож, улыбки.

Вспомнив о родителях, Белка шмыгнула носом. В горле у нее запершило, а из глаз выкатились две аккуратные слезинки. Маш взглянула на них с презрением и даже какой-то гадливостью, как будто это были вовсе не слезы, а парочка угрюмых и неприятных на вид пауков-землекопов. Атипичные тарантулы – так называет их папа, о, у Белки непростой папа! Он – ученый, специалист по паукообразным. Раннее детство Белка провела в Туркмении, в пустыне Каракумы, затем была пустыня Кызылкум с самыми что ни на есть типичными тарантулами. А потом они вернулись в Ленинград, где Белку ждал первый класс средней школы. А теперь, спустя четыре года, еще и расстрел на месте – в железном пищеводе поезда-змеи.

– За дурацкие слезы тоже полагается пуля в лоб, – заявила Маш, и атипичные тарантулы тотчас испарились, не достигнув подбородка.

– Усекла? – поддержал сестру Миш.

Белка кивнула головой и забилась в самый дальний угол, прижав к животу тощую вагонную подушку. Кажется, так она и просидела все два дня (ровно столько заняла дорога), исподтишка наблюдая за Маш и вынашивая планы мести жестокосердной кузине. Главным орудием будущей мести были, конечно же, горячо любимые папины пауки: птицееды, каракурты, бокоходы и кругопряды. А также примкнувшие к ним не совсем пауки – фаланги и скорпионы. Не все из них ядовиты, но устрашающе выглядит любой. Мама, к примеру, так и не смогла привыкнуть к папиным подопечным и вздрагивает, стоит лишь самому безобидному пауку появиться в поле ее зрения. А ведь мамина специальность гораздо более серьезна, чем даже папина, она – серпентолог.