Чёрный фимиам - Алена Харитонова

одеяния его спутницы, и Пэйт увидел, что девчонка, жавшаяся к спине своего защитника, тоненькая, словно камышинка. На балаганщика она смотрела без обиды, с простодушным любопытством. Под беззлобным взглядом тёмных глаз Пэйт внезапно растерял свою злость.

На мгновенье сердце кольнула не то жалость, не то стыд. Девчонка-то показалась ровесницей внучек. Впрочем, вельд всё равно опасался брать случайных попутчиков. От чужаков одни беды. Поэтому кибитка его не остановилась.

Но тут чужак невозмутимо окликнул балаганщика:

— Уважаемый, до Фетги не довезёшь?

Как будто неясно ему было: не повезёт «уважаемый», даже лошадей не придержит.

— У нас своя дорога, у тебя своя, — буркнул Пэйт в складки куфии, обвивающей и голову, и лицо.

— Да уж вижу, — усмехнулся мужчина и добавил: — Только я бы на твоём месте моей дорогой пошёл.

Старик в ответ сложил пальцы левой руки в щепоть и тряхнул кистью, словно сбрасывая воду.

— Доброе слово да сбудется, злое — пусть к тебе приклеится, — скороговоркой произнёс вельд присказку-защиту от сглаза.

Путник в ответ пожал плечами. Видимо, не знал ничего о вельдских обычаях и приметах.

Балаганщик же сплюнул с облучка в пыль, хлестнул лошадку кнутом и покатил дальше.

Неизвестно, был ли незнакомец колдуном, или злобное его слово услышали злые придорожные духи, однако тракт через холмы не принял обоз Пэйта. Неприятности посыпались одна за другой. Сначала кибитка, в которой ехала Эгда, подскочила на каменюке. И ладно бы просто колесо отвалилось, так нет же, ступица треснула! Хорошо, запасная с собой была. Переменили с Гельтом, ругаясь сквозь зубы и поминая злую богиню Хьёгг, путающую пути.

Не успели отъехать и на четыре перехода, лошадь потеряла подкову. Пришлось снова останавливаться и по жаре махать молотком. А потом, когда до Фетги оставалось пути чуть да маленько и холмы уже сменились Мёртвым лесом, дорогу перегородило упавшее дерево. Не объехать.

Когда мёртвый лес стал мёртвым — никто уже не помнил, деревья тут стояли огромные, в несколько обхватов, с облезлой корой и кривыми ветвями. Листья на них не росли уже сотни лет, потому дуновение ветра не приносило с собой шума крон. Только тоненький свист. Жутковатое место. Ни зверя, ни птицы. Да ещё хворост здешний не годился для костра. Совсем не горел, словно каменный. Зато тут текли несколько хороших ручьёв с чистой водой, и не гудела, забиваясь в рот и нос, мошка.

В общем, пока отваливали могучий ствол с дороги, пока то да се, завечерело. Уж и ругался Пэйт, уж и призывал на голову встречного странника проклятия, думая, что тот всё-таки сглазил балаган. Попадись о ту пору старику проклятый незнакомец — не раздумывая натравил бы он на него псов. Даже девку тощую не пожалел бы.

Фетги балаган достигнул аккурат к закрытию ворот. Издалека Пэйт видел, как опускается решётка. Тьфу ж ты, пропасть! Но делать нечего, пришлось ночевать за стенами. Оно, конечно, не впервой, однако всё равно обидно.

В город въехали ранним утром. Пёстрые кибитки благополучно миновали стражников. Те лениво заглянули внутрь, велели открыть несколько ларей, а потом, не найдя ничего запретного, махнули, мол, проезжайте. Балаганщик заплатил положенную мзду — по медному дарху с каждой повозки. Фетги — большой город, тут, как во всей Дальянии, следили за сбором податей. Приехал — плати. На взятые с въезжающих деньги подновляли мостовые и городскую стену, надзирали за чистотой улиц и площадей. Это хорошо. Всё лучше, чем, например, где-нибудь в Вирге, где от вони сточных канав слезятся глаза, а по улицам слоняются воры, попрошайки и лихие людишки.

А в Фетги спокойно. Здесь маленький балаганчик старого Пэйта заработает немного деньжат. Пёстрые куклы, что лежат до поры до времени в коробах, скоро вынырнут на свет. И не далее как нынче днём будет разыграно очередное представление. Кривая Эгда разложит на повозке шерстяные носки, чулки и накидки, а затем возьмётся гадать. Дара прозирать будущее у дуры-бабы нет, но глядеть она умеет пронзительно, а густые смоляные волосищи с тонкой проседью да кривой бок делают её сущей ведьмой. Люди верили, когда она бросала вороньи косточки или перебирала руками гладкие камешки с кривыми насечками на выпуклых боках.

Ну а не сладится у Эгды с гаданием, так тогда близняшки покажут, что умеют: побросают в воздух деревянные шары, ловко перекидывая их из ладони в ладонь, покажут обманные трюки со стаканами и монетками. Найдётся на что поглазеть городским зевакам. Одно плохо: девки вошли в самую гадкую пору. Титьки, задницы — всё налитое, глаз мужицкий так и цепляет. А защитников чести ихней при балагане двое всего — Пэйт беззубый да Гельт, которого соплей перешибёшь. Поэтому плясать, как раньше, ходить на руках или садиться на шпагаты дед им строго-настрого воспрещал. Мужья-заступники появятся — тогда другое дело.

Здесь старик вздохнул. Лишь три луны осталось до большой ярмарки, на которую собирались кочевые вельды из всех сопредельных стран. Вот только денег у маленького балаганчика на предстоящее гульбище не было. Не на что купить красивые наряды близняшкам, не на что праздновать. Как подобрать девчонкам хороших мужей, когда приданое у них — как у птичек полевых: ни гнёздышка, ни зёрнышка, только росинка на придорожном кусточке? Вот и колесило семейство старого Пэйта в поисках хоть какого-то заработка.

Кибитки Пэйт поставил на базарной площади. Одну сразу обустроили: сняли полог, сдвинули в сторону и накрыли старым покрывалом лари с добром. Получился вроде как помост. Поставили лёгкую ширму. Гельт взялся доставать из сундука кукол. Были они когда-то яркие, нарядные, но теперь уже порядком выцвели. Хлоя устроилась на краю возка и начала насвистывать на дудочке. Алесса, надев ношеное, ещё материно, видавшее виды пёстрое платье отбивала в бубен ритм.

Ну а дальше как водилось: девчонки выкрикивали приглашения, зазывали поглядеть представление. Гельт с Пэйтом, не сговариваясь, готовились разыграть легенду про падение Миаджана.

Легенда была старая, знал её в Дальянии каждый, но всё одно не уставали смотреть. То ли потому, что ещё жила в людях недобрая память о стране мрачного колдовства и кровавых обрядов, то ли потому, что каждый балаган обязательно показывал, как жрецы Шэдоку совокупляются с рабынями. Уж такую-то подробность кто опустит? У Пэйта даже нарочно были сшиты и должным образом раскрашены куклы голых девок — в одних лишь бусах и браслетах.

У Гельта рассказывать выходило лучше, чем у деда. Может, потому, что все зубы у парня были на месте: может, потому, что обладал он редким даром. Мимо пойдёшь — остановишься, заслушавшись. Иные лицедеи слова бормотали