Предательство - Фиона Макинтош

— И что это за камень? — спросил Саллементро у ближайшего соседа, который выглядел весьма осведомленным. — Что он означает?

— Ты, наверное, южанин, менестрель, раз не знаешь про архалит! — воскликнул горожанин.

— Просвети меня, — отозвался Саллементро. — И я сочиню об этом песню.

Он уже понял, что ему попался весьма словоохотливый собеседник.

— Архалит носят те, кто находится под защитой короля. Ни один человек и пальцем ее не тронет. Никогда. И к этим свиньям из Инквизиции это тоже относится.

Саллементро кивнул и снова стал разглядывать молодую женщину на балконе. Мерцающий камень словно притягивал его взгляд, а в голове сами собой складывались первые строфы новой баллады. Это будет его лучшая песня… или, по крайней мере, одна из лучших.

— Трепещите! — зычно прокричал глашатай. — Узрите осужденного!

Несколько девушек в толпе зарыдали. Саллементро был поражен. Люди еще не успели увидеть этого человека, а уже приветствуют его! Он снова посмотрел на балкон. Смертоносный взгляд Элиссандры Квин больше не был устремлен на короля. Теперь она следила, как ведут ее любовника.

Одна из рыдающих девушек не выдержала и упала в обморок; Саллементро помог ее друзьям поднять юную даму на ноги. По мере приближения осужденного толпа все больше волновалась. Наверно, это человек особенный, решил Саллементро, если люди, не скрывая своих чувств, оплакивают его участь.

И он был прав.

Осужденный Торкин Гинт прищурился, глядя на полуденное солнце. После семи дней, проведенных в темной башне, солнечный свет резал глаза. Звон в ушах заглушал почти все звуки, которые раздавались во дворе замка. Справа и слева ровным строем шли воины; он был знаком с каждым из них и знал, с каким нежеланием они ведут его на казнь. Его — Тора, любимого сына Таллинора. А эти люди — воины отряда «Щита», лучшего в Королевстве… Они учили его, помогая достичь мастерства во всем — от питья эля до владения клинком. Но никто из них не знал, что ему не нужно никакое оружие, сделанное руками человека, подумал Тор. Боги наделили его великим даром. Этого было бы достаточно, но Тор дал клятву, что сегодня не воспользуется этой силой. Ради безопасности Элиссы Квин. Он примет смерть — достойно. Он встретит свою судьбу лицом к лицу.

Он шел мимо женщин, в чьих рыданиях он слышал отголосок своего страха. Женщины не скрывали слез. Лица мужчин ничего не выражали, но Тор знал: эти люди благодарят богов, что не оказались на его месте.

Сердце Тора билось так сильно, что он почти не сомневался: оно разорвется прежде, чем в него попадет первый камень. Король, которого он так любил, выбрал для него самую ужасную казнь, какую только можно было придумать. Да, ему страшно. Удивительно, что он способен не только держаться на ногах, но и идти.

«Держись, мой мальчик, и покажи им, какой ты храбрый. И не позволяй этому вонючему ищейке Готу получать удовольствие, наблюдая за твоими страданиями».

Он снова и снова заставлял голос Меркуда звучать у себя в голове. Но сказать легче, чем сделать. Кстати, когда его наставнику позволили в последний раз его навестить, старик вел себя странно.

Меркуд схватил Тора за руку.

— Ты мне веришь?

— Я всегда вам верил, — соврал Тор. Он слишком много знал о прошлом Меркуда и не сомневался, что ни одного слова старик не произнесет просто так, без оглядки на свою тайную цель.

— Ну, тогда поверь мне снова.

Голос Меркуда, обычно певучий, стал хриплым и низким от боли. Этот парнишка был ему как сын, и старик едва сдерживался, чтобы ничем не выдать страха и беспокойства при мысли о его участи. Впрочем, не только его.

Но что выйдет из этой безумной затеи? Можно ли по-настоящему совладать с подобной силой?

Это последний раз, когда он может обнять этого славного юношу. Юношу, которого он сознательно предал.

Старик быстро и крепко поцеловал Тора в висок, потом встал и постучал своей тросточкой в тяжелую деревянную дверь камеры. Почти тут же она распахнулась, но прежде, чем тюремщик зашел внутрь, Тор заметил слезы в глазах учителя. В этот миг Меркуд повернулся. Казалось, он постарел лет на сто. Теперь он заговорил так тихо, что лишь Тор с его превосходным слухом мог разобрать слова. Впрочем, никто другой все равно бы ничего не понял: это был особый, тайный язык.

— Что бы сегодня ни случилось, доверься мне и слушай только меня. Не шум, не собственные страхи — только меня.

Я приду.

Тор мрачно кивнул. Еще бы поменьше тумана… Ладно, уточнять уже некогда. Тем более что из этой затеи все равно ничего не выйдет.

— Обещай, что будешь сильным — ради нее и ради меня.

И постарайся простить короля. Он сам не ведает, что творит.

С тем Меркуд и ушел.

Внезапно Тор почувствовал себя очень одиноким. Достучаться до Элиссы, обращаясь к ней мысленно, не получалось. Конечно, она опять носит архалит. Они думают, что архалит навсегда стал ее частью. Они не знают о силе, которой обладает он, Тор — силе странного волшебства, для которого нет имени, но которое позволяет снять камень одним прикосновением. Теперь Элиссе придется носить камень до конца жизни. Они заставят ее. Уже этого достаточно, чтобы их ненавидеть.

Однако Элисса избежит зверской расправы, которая ожидает его самого. Хоть чего-то удалось добиться… Тор убедил короля простить ее: по его словам, им самим двигала не любовь, а похоть. Он отметил, как легко уступил Его величество Лорис. И понял, почему — как и королева Найрия. Ведь все так ясно… Очарование… желание… похоть…

Да, Тор понимал. Элисса немыслимо красива; если красота спасет ее от смерти, то почему бы и нет?

У двери камеры деликатно кашлянул тюремщик. Так бывает: надо что-то делать, и сделать ничего невозможно. Тор ему нравится. Всегда нравился. Он всем нравится, верно? Тюремщик собрался было закрыть дверь — так тихо, как только возможно, в надежде хоть немного поддержать пленника:

— Теперь уже недолго осталось, парень. Может, час или два.

Эти слова не принесли облегчения. Тор сломался. Он заплакал.

Он плакал от жалости к самому себе. Его смерть будет ужасна. Он оплакивал собственную глупость, которая привела его к этому. Он плакал из-за Элиссы, которая никогда не просила от него ничего, кроме его любви. А он предавал ее. Он предавал ее дважды. Он плакал о своих родителях. Приедут ли они в Тал, чтобы стать свидетелями безвременной гибели своего прославленного сына? Но сильнее всего отчаяние охватывало Тора при мысли о двух малышах, новорожденных, которых он никогда не знал. Даже их мать, его возлюбленная Элисса, не может сказать, живы они или нет. Это его третье предательство. Теперь он умрет, и она никогда не узнает правду.

— Тор…

Кто-то тихо позвал его по имени. Херек. «Тор, тебе помочь?»

Что-то не так? Резкий солнечный свет, крики толпы, стук собственного сердца. Это слишком. Теперь ему предлагают сесть на стул. Это Стул Проклятого — так бы сразу и сказали. Теперь ему предстоит сидеть и слушать, почему его должны закидать камнями. Чистой воды формальность: всем и каждому известно, за что Торкина Гинта должны казнить. Но Стул Проклятого — это леденящее кровь напоминание о неизбежности смерти… последнее напоминание. Неприятная процедура, которая еще немного оттягивает наступление неизбежного. Осужденному дается несколько минут, чтобы покаяться в грехах, попросить прощения, воззвать к милосердию — что угодно. Зрители, как обычно, жаждут крови, но надо дать им возможность понаблюдать за страданиями и ужасом жертвы, которые наполняют последние минуты человека перед казнью.