Меч королей - Бернард Корнуэлл

Эгил коснулся сапогом зияющей раны, тянувшейся у Хаггара от плеча до грудины.

— Я бы предположил, что убил его топор, — бросил норманн. — Но сначала кто-то отрезал ему яйца.

— Я заметил.

Эгил наклонился к трупу и разжал ему челюсти. Эгил Скаллагримрсон был сильным, но, чтобы открыть Хаггару рот, ему пришлось постараться. Челюсть хрустнула, Эгил распрямился.

— А также забрал зубы, — пробормотал он.

— И глаза.

— Это могли сделать чайки. Глазные яблоки им особенно по вкусу.

— Но язык оставили, — заметил я. — Вот бедняга.

— Жалкая смерть, — согласился Эгил, потом повернулся и посмотрел на вход в гавань. — Мне известны только две причины, по которым человека пытают, прежде чем убить.

— Две?

— Первая: они хотели позабавиться. Может, он оскорбил кого-то? — Эгил пожал плечами. — Вторая причина: нужно было заставить его говорить. Зачем иначе оставлять язык?

— Они? — спросил я. — Скотты?

Эгил снова перевел взгляд на обезображенный труп:

— Кого-то он зацепил за живое. Но скотты в последнее время тихие, на них это не похоже. — Ярл пожал плечами. — Может, личное что-то? Какой-нибудь рыбак, которого он обидел?

— Других тел нет? — уточнил я. На «Гидене» ушли шестеро мужчин и двое мальчишек. — Больше никого не нашли?

— Только этот несчастный. Но остальные еще могут болтаться где-то в море.

Что тут еще скажешь или сделаешь? Если «Гидену» захватили не скотты, то следовало предположить, что какой-то норманнский разбойник или же фризы воспользовались летней погодой, чтобы разжиться уловом сельди, трески, пикши, а также рабов. Как бы то ни было, «Гидена» пропала, и я подозревал, что уцелевшие из ее команды сидят сейчас на гребных скамьях захватчика. Подозрение почти переросло в уверенность, когда два дня спустя, после того как Эгил привез труп, саму «Гидену» выбросило на берег к северу от Линдисфарены. Волны прибили ее к песчаной отмели, и перед нами предстал лишенный мачты корпус, едва держащийся на плаву. Других тел мы не обнаружили. Только остов, который так и бросили в песках: осенние штормы доломают его.

Через неделю после того, как пустая «Гидена» приткнулась к берегу, пропала еще одна рыбачья лодка. День тот был удивительно безветренный и спокойный, какой только могли сотворить боги. Суденышко называлось «Свельве» — «Ласточка». Подобно Хаггару, его шкипер предпочитал забрасывать сети вдали от берега.

Впервые об исчезновении «Ласточки» я узнал, когда в Беббанбург пришли три вдовы, таща с собой щербатого священника по имени Гадд.

— Там оно, это… — промямлил поп, тряся головой.

— Это что? — спросил я, подавляя стремление подразнить священника, подражая его шепелявому из-за отсутствующего зуба выговору.

Отец Гадд трепетал, и недаром. Мне докладывали, что он в своих проповедях печалится, что господин их деревни язычник. Теперь, представ пред лицом этого самого язычника, поп подрастерял отвагу:

— Господин, Болгар Харульдсон, он этот…

— Мне известно, кто такой Болгар, — оборвал я его. Речь шла еще об одном рыбаке.

— Господин, он видел на горизонте два корабля. В тот день, когда «Свельве» пропала.

— Мимо проходит много купцов, — сказал я. — Странно было бы, если он не видел кораблей.

— Болгар говорит, что они сначала шли на север, потом на юг.

Перетрусивший дурак лопотал невнятно, но наконец я сообразил, что он хочет сказать. «Свельве» ушла на веслах в море, и Болгар, человек опытный, видел, где лодка скрылась из виду. А потом заметил мачты двух кораблей, которые подошли к месту, куда направлялась «Свельве», постояли недолго и повернули назад. Сама «Свельве» скрывалась за горизонтом, и единственным зримым доказательством ее встречи с загадочными кораблями было то, что их мачты двигались на север, остановились, а затем снова стали смещаться к югу. Эти маневры не походили на курс купеческого судна.

— Вам следовало прихватить с собой Болгара, — попенял я, после чего дал серебро трем вдовам и два пенни священнику за принесенную весть.

— Что они сказали? — поинтересовался Финан вечером.

Мы сидели на скамье на улице и смотрели на бескрайнее море, покрытое рябью; от воды отражался лунный свет. Из господского дома доносились звуки песни и смех. Там отдыхали мои воины, все, кроме двух десятков, расставленных часовыми по высоким стенам. Легкий восточный ветерок приносил запах моря. Ночь была спокойная, и покой воцарился над Беббанбургом с тех пор, как год назад мы пересекли горы и разбили Скёлля в его высокой крепости. После той жестокой битвы мы сочли, что норманны получили урок и западная часть Нортумбрии усмирена, но минующие перевалы путники приносили слухи, что северяне продолжают прибывать и драккары причаливают к западным берегам. Их воины алкали земель, но ни один из норманнов не провозглашал себя королем, как это сделал Скёлль, и никто не перебирался через горы, чтобы разорять беббанбургские угодья. Установился своего рода мир. Константин из Альбы — эту страну некоторые называют Шотландией — воевал с норманнами Страт-Клоты и конунгом Овейном. В итоге и Овейн, и Константин хотели жить с нами в мире, пока не разделаются друг с другом.

С шотландцами у нас установился «скоттский мир», как когда-то окрестил его мой отец, имея в виду регулярные набеги за скотом. Но набеги за скотом были всегда, да и мы не оставались в долгу, наведываясь в шотландские долины, чтобы вернуть угнанных у нас животных. Мы брали столько же, сколько забирали у нас. Проще было бы жить без набегов, однако даже в мирные времена молодых людей следует натаскивать в делах войны.

— Новость в том, что здесь объявились пираты. — Я кивнул в сторону моря и добавил: — И они захватили два наших судна.

— Пираты есть и будут.

— Мне это не нравится, — заявил я.

Финан, мой лучший друг, ирландец, в бою яростный, как все представители своего народа, и умелый как бог, рассмеялся:

— Дурной запах ударил в ноздри?

Я кивнул. Случается, что знание приходит ниоткуда: через ощущение, через едва уловимый аромат, через беспричинный страх. Боги оберегают нас и посылают это внезапное щекотание нервов, безошибочно предсказывающее, что среди в обманчиво-мирной рощице затаились убийцы.

— Зачем им понадобилось пытать Хаггара? — спросил я.

— Да потому, что он был тем еще ублюдком, понятное дело.

— Это-то ясно, — отозвался я. — Да только, боюсь, тут кроется кое-что похуже.

— Что предпримешь?

— Пойду на охоту, разумеется.

Финан рассмеялся:

— Заскучал?

Я ничего не ответил, и он снова захихикал.

— Тебе скучно, и ты просто ищешь повод поиграться со «Сперхафоком», — поддел он меня.