Продавец цветов - Марина Серова

— На-а!! Получай, падла!! — внезапно ударил по ушам истеричный вопль Утюга.

Вслед за этим последовали звуки нескольких глухих ударов. Видимо, разъяренный Утюг, не отличавшийся излишней сдержанностью, отчаянно пинал чье-то тело, захлебываясь собственной злобой и упиваясь абсолютной безнаказанностью. При этом удары сопровождались визгливым аккомпанементом, как будто его поджаривали на вертеле или неожиданно всадили тонкое шило в мягкое место пониже спины.

— Ну хватит, хватит, Утюг, — лениво скомандовал голос первого. — Ты его так до смерти забьешь. А он пока еще ничего нам не сказал.

Обладатель ленивого голоса явно играл здесь первую скрипку. Повинуясь его небрежно роняемым словам, Утюг остановился и тяжко запыхтел. Я наконец обрела способность более-менее четко различать сквозь опущенные ресницы предметы и обстановку вокруг меня.

Насколько позволял мне видеть открывшийся обзор, я находилась в довольно большой и неплохо обставленной комнате. Почти напротив меня располагался большой шкаф-купе с зеркальной поверхностью, что создавало иллюзию дополнительного пространства и позволяло мне видеть стену позади меня. Но, кроме замысловатого рисунка обоев и нескольких небольших пейзажей, затиснутых в аккуратные лаковые рамки, увидеть что-либо еще у меня не получилось. Справа от меня находилось мягкое кресло с деревянными подлокотниками, украшенными затейливой резьбой.

На кресле, полуразвалившись, восседал длинный конопатый тип лет тридцати, с усами и с выражением бесконечной усталости на лице. Он курил маленькую дорогую сигару, золотой ободок которой периодически поблескивал в лучах света из окна, словно драгоценный самородок. От сигары распространялся терпкий дым. За неимением пепельницы пепел стряхивался прямо на ковровое покрытие.

Утюг вместе с его жертвой находились чуть дальше конопатого, поэтому увидеть их, не повернув головы и тем самым не выдав себя, я не могла.

— Черт!! — вновь завизжал, словно нервная капризная женщина, Утюг. — Бен! Что делать?! Он, кажется, отъехал!

— Совсем? — по-прежнему равнодушно, выпустив густую струю ароматного сигарного дыма и не поведя даже и бровью, спросил конопатый, названный Беном.

— Не-е знаю, — не очень уверенно протянул Утюг.

Судя по всему, кроме неуравновешенной психики, Утюг страдал еще и некоторым недостатком умственных способностей.

— Пощупай ему пульс, — устраиваясь поудобнее в кресле, сказал Бен. — Ну, что? Есть? — поинтересовался он через полминуты.

— Есть.

— Да-а, народец нынче хлипкий пошел, — начал философствовать конопатый Бен, — дашь ему пару раз по морде, а он уже и сказать ничего не может. Оставь его. Пускай очухается. А вроде такой крепкий с виду — другой на его месте давно бы уже раскололся. Да только все туда же — вырубился.

— Бен, — подал голос Утюг. — По-моему, такого мордобоем не возьмешь. Пока терпеть может — будет молчать. А когда не сможет — сразу в аут. Для него другое что-нибудь надо придумать — чтоб и мало не показалось, и чтоб сознание не потерял. Слушай! Может, ему паяльник в задницу вставить? Пока нагреется, может, и поумнеет?

Довольный собственной мыслью, которая явно рисовалась ему верхом остроумия, Утюг радостно заржал.

— Да, не-ет, — вальяжно протянул конопатый, — ты лучше, когда он очухается, дай его тетке свой паяльник попробовать. Тогда-то уж он точно должен сказать.

Эта идея Утюгу понравилась еще больше, чем его собственная. Теткой, судя по всему, была я. Мое сознание и способность правильно воспринимать окружающую реальность к этому времени прояснились уже отчетливо.

Тетка! Что-то горячее моментально поднялось из глубины моей души и, как пена в закипающем котле, подступило к самому горлу. Ну нет уж — теткой пускай называет кого-нибудь другого, но только не меня!

Евгения Охотникова вовсе не тетка, а привлекательная девушка двадцати девяти лет, на которую многие мужчины оборачиваются на улице, рискуя при этом свернуть себе шейные позвонки. К тому же я прекрасно знала, что никакого мужика у меня нет. Те, кого я встречала до сих пор, не были достойны моего внимания.

Но ведь рядом, за пределами моего поля зрения, кроме Утюга, находился кто-то еще. Тот, кого, по словам конопатого Бена, курившего дорогую сигару, мое изнасилование должно было чрезвычайно расстроить. Это мог быть только клиент, или заказчик — можете называть его как хотите, и означало это лишь одно — что я на работе и допустила серьезный промах, который необходимо исправлять, и как можно быстрее.

Мои рассуждения были прерваны приближением Утюга. Его крупное лицо с грубоватыми, как у персонажей американских комиксов, чертами выросло перед моими глазами и заслонило весь обзор. Сквозь опущенные ресницы его кожа казалась темной, отчего он представлялся профессиональным злодеем.

Тяжелое, с вязкими остатками сладковатого перегара, дыхание мутной волной обдало мне лицо. В следующее мгновение липкие и потные ладони с каким-то поросячьим сладострастием прикоснулись к моей груди. Пыхтение Утюга мгновенно стало заметно чаще. От накатившего вожделения кровь прилила к его лицу, придавая ему свекольный оттенок. Еще немного, и из приоткрытого рта должны были потечь сладострастные слюни.

Но мне не удалось узреть данную картину. Потому что в следующее мгновение он, по-прежнему оставив левую руку на моей груди, опустился на корточки, а правой раздвинул мне бедра. В этот момент его голова оказалась чуть выше уровня моих коленей и как раз между ними. Все мышцы моего тела напряглись, как набухшая весенняя почка на ветке дерева. Это длилось не больше секунды, но я почувствовала, как крошечная капелька пота скатилась по спине. Затем мои колени резко разошлись в стороны, а затем с ошеломляющей внезапностью ударили голову Утюга одновременно с двух сторон.

Он вскочил на ноги и схватился ладонями за разбитые уши. Удара он явно не ожидал. На его лице быстро появилась гримаса боли и бесконечное удивление, словно он увидел говорящего дельфина. Кровь отхлынула от его лица.

В другое время и в другой обстановке такого удара мне хватило бы, чтобы отправить противника в хороший нокдаун. Но он оказался худым и жилистым, как электрический кабель, да и моя исходная позиция была далеко не самой удачной, поэтому Утюг не потерял сознание и не упал.

— Ч — черт! Я тебя сейчас в повидло размешаю! — взвыл он, словно мощная сирена морского буксира.

Что выражали его глаза в этот момент, понять было нельзя — они казались лишенными чувств и других каких-либо проявлений мыслительной деятельности и весьма навязчиво напоминали две прозрачные пластмассовые пуговицы. Однако дать себя размазать в повидло в мои планы совершенно не входило. Впрочем, быть изнасилованной ради нравственных страданий моего клиента — тоже.

Я вовсе не причисляла себя к недотрогам и не строила неприкосновенной святыни из собственного тела. Более того, мне частенько приходилось выступать в роли няньки разнервничавшегося клиента и оказываться с ним в постели. Но в данный момент случай был явно другим, а его паучьи прикосновения к груди и бедрам вспарывали мне душу хлестким, усаженным острыми шипами бичом.