Записки на айфонах - Александр Снегирев

Даже для шапито перебор. Особый шик картине добавляли синие тренировочные с незабвенными лямками. Вспоминая моду СССР, я понимаю, почему секса в той стране не было. Большевиков, кстати, погубили джинсы, а не ракеты. Уверен.

Итак, я еду. Равновесие держу с трудом, но мысль все-таки разделить ношу на две ходки гоню как можно дальше. Неожиданно лямка тренировочных попадает в цепь. Ногами до земли я не достаю, ручного тормоза у велика нет, куча скарба на руле во главе с полным бидоном ситуацию не упрощает. Качусь по инерции, думаю, что делать. Метрах в тридцати от меня – остановка сельского общественного транспорта. Людей на ней больше, чем физически может влезть в любой автобус, и все это понимают, так что стоят плотно у края и в дождь, и в зной. Автобус в город ходит регулярно, два раза в день, поэтому, кто не влез, тот идет пешком три километра до электрички, и там аттракцион повторяется. Маршруток нет в принципе, машин у людей в основном тоже. Так что стоим, товарищи, и не жалуемся.

Перед остановкой лужа широкая, как Волга. Асфальт положен плохо. Тяжелые автобусы своими колесами выдавили низменность, заполняемую водой частых ленинградских дождей. Мой велосипед начинает терять скорость, решения у меня в голове так и нет. На глазах изумленной толпы я въезжаю в самый центр лужи, останавливаюсь и закономерно валюсь в это озерцо со всем товаром.

Я в грязной воде, на мне велосипед, сверху россыпью ВЕСЬ ассортимент деревенского магаза: пародия на макароны из «п-ц каких твердых» сортов пшеницы, позапозапрошлогодняя картошка, похожая на прошлогоднюю сливу, серая булка, видевшая Ленина, стальные сушки, размокающие только в кислоте, синяя, как тренировочные, курица, умершая своей смертью, леденцы с неотдираемой оберткой. И все это залито двумя литрами молока. Хорошего молока, так как оно от недобитого колхозниками кулака. Венчает пирамиду кепка.

Падение мое тянуло на «Оскар» и было встречено бурными продолжительными аплодисментами стоящих на остановке.

Лежу. Помочь особо никто не собирается, так как лужа глубокая, да и место у края остановки терять никто не хочет. Тренировочные плотно зажаты цепью, велосипед тяжеленный. Мокро, обидно, больно, безнадежно.

Именно в эту минуту подъезжает автобус. Водитель останавливается перед лужей, в которой, как в ванне, я нежусь, высовывается из окна и кричит: «Уберите этого идиота от остановки, иначе вообще двери не открою, пешком в город пойдете!»

Какой-то тучный мужик спешно снимает сандалии, поднимает меня с велосипедом, отрывая кусок тренировочных, выкидывает обоих на обочину и бежит, расталкивая толпу, к дверям автобуса, который безжалостно раздавил заказ моих замечательных соседей и намотал на колесо знак моего социального статуса. Кепки больше нет.

В оборванных трениках, с разодранным локтем я смотрю на отражение белых облаков в молочно-серой воде, размышляю о природе лени, мечтаю о поездке в Америку за кепкой, о дефицитном велосипеде «Кама» и думаю о том, как найти деньги, чтобы расплатиться с инвесторами. Не влезшие в автобус расходятся, оставляя после себя любимые мною бутылки. Я думаю: «Ну ее, диверсификацию. Надо развивать ключевую компетенцию и не вкладываться в непонятные стартапы».

За неделю я собрал бутылок достаточно, чтобы компенсировать потери от провала в бизнесе по доставке. От судьбы не уйдешь. Кто-то должен был собирать стекло в готовящейся разбиться вдребезги империи.

Всем, кто хочет обратно в СССР, посвящается.

Если речь идет о чувствах, интуиция почти никогда не обманывает нас. Мы же почти всегда пытаемся ей не поверить. Мы верим в «почти».

Судьба – это не рулетка, а программный код. Никаких случайностей. Ошибочные эсэмэс никогда случайно не отправляются.

Итак, где-то в начале века мой скучный друг Аркаша встал на тернистый путь моногамии. Шел он по нему с девушкой по имени Анна.

У Ани были изящные руки и озерцо обаяния. Пожалуй, всё. Красоты особенной в ней не наблюдалось, да и магии тоже.

Несмотря на это, Аркаша был к барышне привязан и даже строил какие-то планы:

– Я уже готов начать размышлять о том, что пора задуматься о возможности сделать через несколько лет намек на перспективу свадьбы.

Но дальше размышлений жених не заходил. Всегда забавно наблюдать за мужчинами, считающими, что они – властелины времени.

Наступило тридцать первое декабря. Мы собирались большой компанией вставить бенгальские огни в оливье и заснуть лицом в бланманже, приготовленном моей тетей Верой. Для подготовки к этому сакральному событию я направился к Аркаше прямо с утра. Мешать спирт с вареньем и селедку со свеклой. Хозяин квартиры встретил меня следующим пресс-релизом:

– Сань, тут такое дело… ты меня знаешь, я не такой уж бабник, но вчера встретил на улице Киру Азарову. Помнишь, из моей группы? В общем, если я сейчас ей напишу, она днем приедет поздравить, так сказать.

– Аркаша, я ее очень хорошо помню, но ты же верный, как кирпичи мавзолея, мы тобой все гордимся! С чего вдруг тебя так понесло?

– Знаешь, иногда смотришь девушке в глаза и понимаешь, что собой не владеешь. Это так редко бывает в жизни. Ну как мне остановиться… да и закрывать этот гештальт нужно, – Аркаша был таким занудой, что прочел всю околосексуальную литературу.

Герой потыкал в телефон и, довольный, наконец сообщил:

– Цыпкин, вали домой до пяти минимум, жребий брошен, как говаривал Наполеон.

– Вообще-то, Цезарь. И что ты там бросил?

– Читай.

Я стал читать отправленное им сообщение:

«Кира, жду Вас в два часа, чтобы романтически проводить Новый год, держать в руках себя не обещаю, уж слишком Вы прекрасны для моей скучной жизни».

Аркаша сидел и курил. Счастливый, торжествующий, со взглядом Цезаря, входящего сразу в Нью-Йорк.

Все было прекрасно в этом сообщении. Стиль, посыл, лаконичность и особенно адресат. Аркаша отправил его своей Ане.

Я смотрел на своего друга и удивлялся материальности мыслей.

– Аркаша… ты его Ане отправил.

Сказать, что мой друг покрылся инеем – это не сказать ничего. В тот момент, когда я озвучил ему приговор, он сладостно выдыхал табачный дым. После моих слов дым еще минуты две шел из его открытого рта, как пар из кипящего чайника. Я медленно вынул сигарету из его окостеневших рук.

Еще через минуту он холодным голосом сказал:

– Я только что ее убил.

– А Кира – мужское имя, может, как-то это обыграть? – Я неуклюже пытался найти решение.

Казалось, он не услышал моих слов:

– Дело же не в том, что я скотина и она меня бросит. Аня не то чтобы очень красивая, и знает об этом. А фотографию Киры она видела. Нельзя бить в самое больное место. Нельзя.