Вампирский Узел - С. П. Сомтоу

Прости, Руди. Просто я разозлился. Она пробудила во мне слишком яркие воспоминания…

Да ладно вам, мастер Тимоти. Забудьте.

Как я могу забыть?!

память 1918

Дитя тьмы, он проскользнул сквозь прутья ограды. И стоит теперь, омываемый лунным светом, на самом краю двора. На его тонком и бледном лице лежат черные полосы — тени железных прутьев. Он чувствует легкий голод. Словно какой-то зверек-грызун тихонько скребется внутри живота. Но вовсе не голод выгнал его из потайного укрытия и привел сюда. Не голод, а, чистые детские голоса — певческие голоса. Это они прикоснулись к нему в его мертвом сне, в котором не было сновидений. И он слепо пошел за ними, как ищейка идет по следу, полагаясь только на острый нюх. Он шел из Лондона много дней. Он бросил все: дом на Фицрой-сквер и старую женщину, которая его приютила.

Несколько долгих мгновений он смотрит на освещенные изнутри витражи в окнах старинной массивной часовни пятнадцатого века. Должно быть, хористы проводят вечернюю распевку. Эта часовня принадлежит одному из факультетов Кембриджского университета. Здесь у них школа церковного хорового пения, где готовят молодых хористов для службы в церкви. Он слышит мальчишеские голоса — прохладные, как ночной ветер.

— Эй, мальчик, ты что здесь делаешь?

ЕГО взгляд отрывается от витражей, мельком скользит по лицу человека и упирается в отполированные до зеркального блеска ботинки и полу длинной профессорской мантии.

— Отвечай, когда тебя спрашивают. Ты что, заблудился?

Внутри шевелится голод.

— Ты опоздал на распевку? — Преподаватель кивает в сторону часовни. — Нет, для хориста ты слишком расхристанный и неопрятный. Уходи, здесь нельзя гулять. Это закрытая территория.

Он смотрит мужчине в глаза, уязвленный его неприязнью. На миг все затмевает мысль о насыщении. С тех пор как он вышел из Лондона, он ни разу не утолил голод по-настоящему. Молодые мужчины ушли на войну, женщины заперли двери на все засовы. Остались только бродяги, чья кровь отдает спиртной горечью. Он уже готов броситься…

Нет. Мужчина в. профессорской мантии протирает глаза и видит лишь черного маленького зверька. Наверное, кошку. Промельк движения в темноте.

Мальчик бесшумно проходит по нефу часовни. Впереди — приглушенный мягкий свет на полотне Рубенса над алтарем. На мгновение в памяти проявляются образы. Он уже, был здесь, столетия тому назад. Здесь лежат мертвецы, что давно превратились в прах… но их память по-прежнему будоражит его. Она добирается до него сквозь теплую землю и холодные камни. Ему так хочется быть среди них. Высокие своды часовни теряются в сумраке, и поэтому кажется, что потолка нет вообще. Он сидит, скорчившись за высокой скамьей. Пение замирает и превращается в вязкую тишину. Это «Реквием» Пёрселла[3]. Мальчик помнит его еще с тех — давних — времен. Когда хоронили короля.

На какой-то короткий миг неприкаянная тоска у него в глазах сменяется безмятежным покоем. Музыку он любил всегда.

Сейчас он не чувствует голода. Голоса заглушили его на время. Именно в такие минуты он жалеет о том, что не может плакать…

Он слушает голоса.

— Отлично, ребята. Всё замечательно. Только, Майлс, когда ты выпеваешь соло, не надо терзать это высокое си-бемоль с таким прямо остервенением. Пусть оно вытекает из фразы естественным образом. Я понимаю, что все это нудно и скучно и вас раздражают дополнительные занятия по вечерам, но что еще остается делать… хорошие парни гибнут на войне, в церквях служат одни панихиды… чтоб ему провалиться, кайзеру. Ну хорошо, на сегодня, пожалуй, хватит. Все свободны.

Мальчишки толпой направляются к выходу, проходят под изукрашенной аркой из темного маслянистого дерева, которая делит неф надвое. Они разговаривают и смеются, в них нет ни капли почтения к священному месту. Органист спустился с хоров, и они с дирижером что-то вполголоса обсуждают. Детский смех и старческий шепот сливаются в гулкое эхо.

Огни погашены. Мальчик остался один. Сумрак ласкает его глаза. Теперь ему надо насытиться.

Он поднимается — бесшумно.

Он идет по проходу — тихий, как тень.

Он замирает на месте. Где-то скрипят дверные петли. Издалека долетает невнятный шум. Он растворяется в тени за алтарем. Когда-то этот серебряный крест высотой почти а его рост причинил бы ему много боли, но век ревностной веры давно миновал, и символы постепенно теряют силу.

Сейчас он видит лишь крошечные огоньки, мерцающие во мраке, и гигантские тени, дрожащие на стене. Какой-то мужчина ведет за собой нелепую процессию. Все участники этого действа одеты в черные плащи, расшитые звездами, полумесяцами, кабалистическими знаками и иероглифами. В руках у них — жезлы и зажженные свечи. Мальчик чувствует запах страха.

Запах исходит от молодой женщины — связанной, с кляпом во рту, — которую люди в плащах волокут за собой. Процессию замыкают два юных прислужника, совсем еще мальчики. Они размахивают кадилами, испускающими зловоние ароматных курений и обожженной плоти.

Он помнит это из прошлого, которое лучше забыть. Он выглядывает из сгустка тьмы.

Участника действа украдкой хихикают. Это — не истинный ритуал древних, а просто игра. Юные прислужники бегут теперь впереди процессии, распыляя повсюду зловонный дым…

— Спасибо, Салливан, — говорит один из участников черной процессии. Он легонько подталкивает предводителя, который мягко отстраняется от него и крадучись подбирается к женщине.

— Ты уверен, что ее не будут искать? — говорит грузный мужчина азиатского вида.

— Она официантка из «Медного котла», — отзывается первый, высокий мужчина в бумажной митре с намалеванным на ней черепом и другими оккультными символами. Девушка беспомощно бьется. Ее привязывают к алтарю. Ее отброшенная рука едва ли не задевает мальчика, притаившегося во тьме. Его рука выпивает тепло из ее руки. Они не видят его — он укрыт сумраком, как плащом.

Теперь они все смеются.

— Посерьезней, пожалуйста! — кричит предводитель. — Это серьезное дело!

Смех прорывается снова и давится сам собой.

— Какая же гадость эти курения! Меня сейчас просто стошнит. Ты уверен, что эта вонючая смесь действительно необходима?

— В Черной Книге ордена Богов Хаоса ясно сказано, что ладан следует смешивать с водной оболочкой нерожденного плода, — убежденно говорит предводитель. — Нам еще повезло, что у меня есть друзья в медицинской лаборатории.

Теперь мальчишки с кадилами весело носятся по проходу. Едкий дым сгущается, как туман. Девушка кашляет через кляп.

— А может, не стоит… правда…

— Молчи, неофит! — говорит предводитель, доставая нож из-под плаща. Теперь мальчик чувствует ужас, который исходит от всех участников действа. — Я же вам говорю: это очень серьезно, вызывать духа…