Дело о чертовом зеркале - Георгий Персиков

Именно тут и выстроил свою усадьбу знаменитый на всю Россию промышленник и миллионер Стрыльников. И неспроста.

Прошлое у него самого было темное. Сам местный, старокузнецкий, да вырос сиротой, в приюте воспитывался. Все знали, что по молодости – по глупости, лет семнадцати, получил он десять лет каторги, не то за разбой, а не то и вовсе за смертоубийство. Оттуда, говорили, бежал, а после подрядился в старательскую артель на Приамурские прииски и спустя семь лет вернулся сказочно богатым. Стал сорить деньгами направо и налево, выстроил себе дворец, уменьшенную копию Версаля с фонтаном, павлинами и всяко-разными экзотическими тварями из Индии и Африки, организовал две мануфактуры, пушную и суконную, а от своего дома до конторы проложил железную дорогу и паровоз с одним роскошным вагоном из Англии выписал. В вагоне у него кабинет, мягкие диваны итальянской кожи и даже новомодный фаянсовый ватерклозет по особому заказу из Нью-Йорка!

А еще Стрыльников купил за бесценок где-то в Таврической губернии десять тысяч десятин голых скал, у какого-то разорившегося татарского князя. Остались там еще со времен Крымского ханства на самой высоченной скале развалины крепости под названием Шайтан-Кале. Вот затеял их фабрикант восстанавливать и построить там роскошный отель с видом на море. Это, говорят, многие до него пробовали, только ничего не вышло. Хоть и красиво там, но и опасно чертовски, оттого так крепость-то и назвали: шайтан – это черт по-нашему. Ну вот и Стрыльников решил счастья попытать, говорит: сам черт мне не брат, поймаю его за хвост да заставлю денежки приносить.

И если бы сейчас нашелся смельчак, что заглянул бы в светящиеся окна усадьбы Стрыльникова, то даже у него сердце покрылось бы зябкой моросью.

Перед огромным фабрикантом сидели на полу двое крымских татар: совсем дряхлый старик в тюбетейке и красивая девушка с длинными черными косами. Руки у них были связаны за спиной.

– Повторяю в последний раз, – с радостной улыбкой пророкотал Стрыльников. – Тайну «Зеркала шайтана»! Или я начинаю вас рубить на куски!

Он многозначительно посмотрел на огромный мясницкий топор, что лежал перед ним на столе.

– Сокровища похоронены в Черных скалах вместе с разбойником Ахмет‑беем, и лучше их не тревожить, – с такой же улыбкой отвечал старик. Было непонятно, кто из них больше хочет, чтобы пролилась кровь. – Там же лежит и проклятое пророком Мухаммедом (благославит и приветствует его Аллах) «Зеркало шайтана». Оно несет только смерть и разрушение и потому спрятано среди скал!

– Хорошо, – улыбнулся Стрыльников, взяв в руки топор. – Осталось только понять, с кого же мы начнем. – Он задумался, пробуя сбрить густую шерсть с руки остро отточенным лезвием. – Ты, старик, пожалуй, и так лет десять как лишку на белом свете живешь, а вот внучке твоей, пожалуй, без рук, без ног будет радости мало.

Он взмахнул топором, но задержал его в воздухе.

– Наш род хранил тайну «Зеркала» пятьсот лет, – сказал старик, снова улыбаясь. – Нас готовили к этому. И меня. И ее. Аллах встретит нас на небесах как героев. Руби, вор, и…

Тогда Стрыльников сильно ударил ладонью старика по губам и с радостью услышал, как взвизгнула девушка и закричала по-татарски. Старик упал, из разбитых губ на паркет потекла черная кровь.

– Говори, малышка, – ухмыльнулся он. – Говори.

– Обещайте, что не тронете дедушку.

– Обещаю.

– Обещайте, что отпустите нас, когда я все расскажу.

– Обещаю.

– Вот карта, – девушка сорвала с шеи кожаный шнурок с кошелечком, где мусульмане обычно носят вшитые суры. – Карта с секретом, мы его сами не знаем. Чтобы найти «Зеркало», нужны еще два элемента: фигурка золотого витязя, который укажет на место, где сокрыт клад, и золотой ключ, который откроет пещеру. Но фигурка и ключ давно утеряны, и без них вы ничего не найдете!

– Кто еще это знает? – спросил Стрыльников, откладывая в сторону топор.

– Только четыре человека в мире, – продолжала тараторить девушка, немного успокаиваясь. – Историк Иван Гусев, его опекун профессор Смородинов и товарищ доктор Родин: они у нас год назад раскопки проводили, а еще английский путешественник лорд Мак-Роберт, который жил у нас несколько лет.

– А теперь еще и я, – улыбнулся Стрыльников, развязывая руки старика. – И вас двое.

– Да, – девушка уже улыбалась, пытаясь привстать.

– Один еретик английский, четверо православных со мной, да вы – двое нехристей, – так же радостно продолжал Стрыльников, ставя старика на ноги, – итого пять да два – семь.

– Да, семь, – девушка уже почти смеялась. Она радовалась, что скоро их отпустят на свободу и она снова увидит родные крымские скалы.

– Пять, – вдруг сказал Стрыльников не радостным, а хищным, резким голосом.

Он не любил револьвер и с молниеносной скоростью ударил обоих двумя огромными охотничьими ножами, которые всегда носил на поясе. Тела еще не успели упасть, а миллионер уже крикнул:

– Эй, Франц! Срочно привези ко мне этого сушеного гриба Смородинова. Он живет на Введенской в доходном доме этой старой немки. Ему жить осталось две седмицы, поди быстро заговорит. Не то что этот нехристь. Ну а ежели будет молчать – примемся за Гусева с Родиным. – Он с хрустом потянулся. – А еще прикажи, чтобы подали дров. Надо избавиться от этого мяса.

А потом фабрикант ловко разорвал черный гайтан и развернул пергамент, на котором была выжжена карта скал Шайтана.

Если бы иной смельчак и в этот момент смотрел в окна особняка Стрыльникова, он бы упал со страху, услышав демонический раскатистый смех фабриканта и увидев, как он снова взял в руки топор.

* * *

Родин быстро, по-военному одевался, поглядывая на себя в большое зеркало. Он не любил немецкую аккуратность, равно как и английский лоск, и ценил одежду, в которой ему было удобно: просторную сорочку, френч, черные, военного покроя, брюки и сапоги. Няня Клавдия Васильевна уже привыкла к самостоятельности барина и даже не помогала, а просто стояла рядом и совсем не по-старушечьи докладывала:

– Ванюша-то Гусев, бледный, сам на себя не похож. Аж хфизиономю всю перекосило. Дэнис-то, ну он так отчима называет, ну Денис Трофимович… не то под лошадь попал, не то с чердака кувыркнулся…

– Переломы? – Родин затянул галстух, потом решил, что это лишнее, сорвал его и швырнул в угол.

– Не говорит он, касатик. Что ж, приказать коляску запречь? Ванюшка-то пешками прибежал, весь в мыле. До дома-то их далёко будет. Али верхи поедете?

– Время дорого, – ответил Георгий, хватая одну из своих тростей. Без нее он не выходил из дому, и это уже давно сделалось привычкой. – Оседлайте наскоро Ланцета и Иволгу!

Старушка быстро засеменила из комнаты, освещая себе путь керосиновой лампой.

– Евдоким! Седлай Ланцета с Иволгой! Господа верхи поскачут! Да скорей!