Последний праведник. Часть 1. Мирай - Джулия Рати

– Ну, что пора? – голос напарника вывел Мирая из прошлого. Он еще раз глянул на трупы. Черная тугая жидкость почти застыла на жарком солнце, но это не спасало от нещадной вони. Раньше они палили тела, теперь в этом не было необходимости. Тощие мутировавшие грызуны размножились до такой степени, что ничего не боялись. Стоило на песок упасть первой капле крови, они тут же выскакивали на поверхность и с немыслимой скоростью пожирали останки павших. Игнар тряхнул ногой., Завизжав, маленькая тварь соскочила со штанины и скаля острые желтые зубы побежала прочь.

– Да, брат, пора, – Мирай привычным жестом вогнал посох в песок, и махнул другу, – заводи шарманку, – что это за устройство он так и не узнал, но прочитанная когда-то фраза, понравилась.

Игнар коснулся браслета на левом запястье, в руке ожила голограмма древней губной гармошки. Воин приложил ее к губам, из проекции вышли вполне реальные звуки. Это была одна из игрушек, что они притащили из бункера. Нано-материал обтягивал руку и подключался к нервной системе. Вместо проекции человек ощущал реальную вещь.

– Давай, – Игнар приложил гармошку к губам, – пока все души не расползлись!

Мирай лишь улыбнулся, как же, расползутся души… Кто им позволит. Стражи Смерти не спят и не берут выходных. Но парень ничего не сказал… он привык. Друг часто пропускал мимо ушей прописные истины. Вместо этого Мирай закрыл глаза и запел. Он хотел помочь. Телам уже не мог, ни живым, ни мертвым. А вот душам можно было попытаться.

Вновь стоишь за чертой,

стужа веки закрыла.

Вновь очнулся собой,

тело к чертям остыло.

Сердце полное грязи

душу в клетку сковало.

И лишившись всех связей,

Смотришь смерти в оскалы.

Там… на том берегу,

Там в обители чистой

Там… увидеть смогу,

Тех, кто памятью дышит.

Там… не тленно начало,

Там… не слышен конец.

Там стоит у причала

Жизни нашей венец.

…

Слова ушли на задний план. Подхватывая мотив на губной гармошке, Игнар ощутил небывалую свободу. Стерлись грани миров, ушла скорбь смерти. Нет, смерти он не боялся. И не потому что был одним из сильнейших воинов. Нет. Стоя рядом с напарником, он ощущал, что где-то совсем близко, за рубежом их существования стоит нечто неизмеримо большее и намного более прекрасное. Хотя…, наверное, все что ни возьми будет прекрасней их еле живого и вечно голодного мира.

Постепенно мелодия утихла и Мирай, упав на колени, беззвучно зашептал слова молитвы. Грызуны, вылезшие из-под песка, уже заканчивали свое пиршество. На опаленном солнцем песке почти не осталось следов былого побоища.

– Ты по-прежнему считаешь, что они заслуживают твою помощь, – Игнар подошел к другу и сел рядом на песок, – твое сострадание когда-нибудь погубит и тебя.

– Нет, пока ты рядом, брат, – улыбка коснулась загорелого лица Мирая, – да и не так много я для них делаю. Мне не под силу избавить падшие души от мучений. Я лишь даю им шанс, а выбор всегда остается за живым существом.

– Ты неисправим, – сухой смех Игнара расколол тишину пустыни, – но только рядом с тобой я еще чувствую себя человеком, – поднявшись на ноги, он протянул руку другу, – ну, что… куда теперь то?

Мирай не был воином по рождению. Но тем не менее он был лидером в их паре. Это он должен был говорить куда идти и что делать. Так решили за него еще за долго до его рождения. Когда-то в эпохе деградации наступил небольшой просвет. Ушли катастрофы, люди перестали воевать и потянулись к духовности. Тогда-то и начали следить за рождением праведников. В одной из таких семей появился и первый предок Мирая. Он даже знал время зачатия. Смешно… Эти знания не помогли ни одному из его предшественников. Мир умирал, а вместе с ним и праведники. И только тонкая ниточка надежды вела его вперед. Где-то, под руинами цивилизации была спрятана книга, что древнее самого человечества. И на ее страницах скрыт ответ как спасти этот мир, а заодно и падшие в своем неведении души.

Воздух горячим дыханием вышел сквозь искривленные губы. Мирай подхватил посох и поднялся на песчаный бархан. Порыв сильного ветра стер последние следы падальщиков. Вокруг простиралась пустошь, великолепная в своем однообразии. Солнце, замерев в зените, ударило в затылок. Крепкие руки сильнее сжали посох. Солнце, отражаясь от блестящей смуглой кожи, тенями заиграло на жилистом, поджаром теле. Рядом встал Игнар. Тяжелые волосы ожили на ветру. Покачиваясь с грацией хищника воин с предвкушением втянул в себя горячий воздух.

Мирай поднял глаза к солнцу. Зрачок в темных, чуть раскосых глазах сузился до едва заметной точки и, мигнув, принял обычный размер. Опустив потертые очки, парень устремил взор вперед. Господь, прошу укажи мне путь! Спросить больше было не у кого. Те редкие чистые души, кто мог знать ответ, тощей вереницей покинули эту обитель скорби. Он остался один. Последний праведник.

Взгляд мужчины был прикован к звенящему зною пустыни. Брови сдвинулось на переносице, ожидание застыло в потускневших голубых глазах. Человеку было за тридцать. Признаки старости прочно обосновались на суровом лице. Внезапно сильное тело скрутил мощный приступ кашля, с тяжёлым хрипом воздух вышел из груди.

– Так и без легких остаться не долго, – просипел настоятель Монастыря Верного Пути и глянул на платок. Мужчину слегка передернуло. Прозрачные куски плоти, покрытые бурой слизью, застыли на светлом материале. Там же пестрело и несколько пятен крови. Лоб мужчины пробороздили глубокие морщины. День ото дня кровь становилась все темнее. Мужчина опять перевел взгляд на окно. Глаза непроизвольно зацепились за паутину трещин в некогда непробиваемом прозрачном пластике. Все в этом мире приходило в упадок, в том числе и люди… особенно люди. Монастырь когда-то славился духовностью. Теперь же он стал чем-то вроде военной школы. Ученикам старались привить принципы чистоты, но это становилось все сложнее. Своим воспитанникам настоятель больше не доверял. Их кровь темнела, у кого-то больше, у кого-то меньше, но неумолимо, день ото дня она становилась все чернее, а с ней и помыслы человека. Сильный разум наставника позволял противостоять ее влиянию, а вот сердца большинства его учеников постепенно отравлялись.

Как изменился их мир… И угораздило его стать настоятелем именно в это время. По молодости он зачитывался хрониками Монастыря. Когда-то люди были чисты, сильны, жили долго. Ему даже представить сложно, чем можно заниматься столько лет жизни. А сейчас… Он дотянул до тридцати пяти и был старожилом в их мире. Меньше половины населения переваливали за рубеж двадцати пяти лет. Большинство уходили раньше. Кого-то валили болезни, кого-то чужие руки. Жизнь перестала цениться. В отличии от белка, что давало мясо. Да, когда растительность, а вместе с ней и животные на планете стали редкостью, люди медленно, но верно начали избавляться от брезгливости поедать себе подобных. Особенно актуально это было для выжженных песков пустыни, там человек давно стал ходячим на двух ногах зверем.