По осколкам разбитого зеркала - Евгения Михайлова

Сегодня вечером я наконец крепко уснул. Проснулся среди ночи, отдохнувший, с ясной головой. И вспомнил Катю. Хорошо так, по-доброму, светло вспомнил ее человеческую легкость, доверчивость, искренность. В моей жизни не было места такому общению. Я сторонник четких, ограниченных, мотивированных и целесообразных контактов с другими людьми. Они не должны мешать, раздражать, отвлекать меня от главного, отнимать время и, не дай бог, эмоции. Признаюсь: такие отношения даже у нас с женой. Мы пришли к этому по умолчанию. Света оставила работу, когда родилась Лера. И создала для себя круг общения. Это приятельницы примерно одного с ней образа жизни и статуса. То есть неработающие женщины определенного достатка. Они все редко видят мужей, как и Света. И компенсируют друг другу дефицит общения в полной мере. Со мной жена делится в основном позитивными новостями. Там, в ее кружке, какой-то культ «позитивного общения». Они обмениваются способами и методиками делать радость из ничего. Меня эта глупость не беспокоит. Бывает хуже.

Я вспомнил Катю очень близко, даже горячо. Встал, налил на кухне стакан холодного пива и вышел на балкон. До Варны Катя никогда не казалась мне красивой. А там… Там она оказалась гораздо больше, чем красивой. Ее светло-карие глаза казались темно-золотыми. Это был не только отблеск солнца. То была богатая внутренняя жизнь, которая находила самые прелестные выражения. Губы расцветали в нежной, ласкающей улыбке. Между тонкими бровями пряталась глубокая мысль. Руки находили меня для прикосновения естественно и по-детски чисто. И отдавалась она мне не как опытная женщина и не как изголодавшийся и разговевшийся синий чулок. Она дарила мне себя со щедростью и откровенностью языческой богини. Была немногословна, но умела выразить чувство именно так, как я хотел, как способен услышать. И это особое открытие. Катя, неловкий и неумелый графоман в своих литературных упражнениях, оказалась талантливым литератором именно в любви. Ее женская, богатая суть отобрала и сохранила драгоценные слова только для одного мужчины, только для нужного мгновения.

Не знаю, странно ли это. Но я, так подробно и ярко вспоминая Катю, не испытал желания увидеться с ней в нашей обычной, будничной жизни. Она стала символом праздника, которому тайна и нарушенные запреты придавали особую чувственность и остроту. Будни могут убить все, даже воспоминания. А я этого не хотел бы.

Я ждала звонка Егора две недели. В Болгарии сама забила ему в контакты свой мобильный, домашний и рабочий телефоны. Звонка не было. Наверное, навалилась работа. Но вообще-то послать эсэмэску из трех слов времени не требует. Но такой он человек – цельный и серьезный. Ему, конечно, нужно все как следует осмыслить и принять самые верные решения.

Наконец я не выдержала. Позвонила в больницу. Просто спросила, работает ли Егор Васильевич Коренев. Мне ответили, что да. Прямой телефон отказались дать. Но я бы и не хотела пока проявляться, как-то наседать. Решила занять себя полезными делами. Записалась на фитнес и в бассейн, на курс процедур в косметическом салоне. Покрасила волосы в красивый золотисто-каштановый оттенок, сделала стильную стрижку. На работе все как обычно. С мужем – как всегда. Привет. Ты в порядке? Что завтра приготовить на обед? Витя мне обрадовался. По-своему. Даже разок исполнил супружеский долг. И мы опять вписались в семейные вечера: я с тетрадками и за компьютером, он у телевизора с банкой пива.

В календаре у меня отмечен день следующего заседания нашего объединения. Пыталась написать к нему что-то красивое по мотивам встречи в Варне. Напечатала только название: «Встреча в Варне», нашла к эссе прелестный рисунок: море, ночь, след луны и два силуэта – мужской и женский. Они стоят рядом, протянули друг к другу руки, но не коснулись. Как будто вместе держат кусочек воздуха, который стал общим для двоих. Но не смогла написать ни слова, хотя обычно пишу быстро и легко. Задумалась: в чем дело? Да вот в чем: я должна знать, что это у меня есть. Я слишком мало получала от жизни подарков, чтобы лелеять радость от одного воспоминания. Нет, я живой, страстный и нетерпеливый человек. И я чувствую в себе силы не выпустить из рук то, что кажется мне главным женским шансом и успехом.

На заседание я пришла первой и ушла последней. Все надеялась, что Егор опоздал, но придет. Не явился, не дал о себе знать. И я перестала ощущать то, что мне казалось крепкой связью наших сердец. Домой плелась как списанная кляча.

К вечеру решилась: набрала номер его мобильника. Не отвечает. Но я же у него определилась. Он может быть на операции, потом перезвонит. Ждала до поздней ночи, потом уже нет никаких операций. Набрала его номер – телефон вне доступа. Тоже можно понять: устал, пришел домой, выключил телефон, чтобы не мешали.

На следующий день я позвонила восемь раз. Послала СМС: «Ты пропал. Беспокоюсь. Ответь на звонок. Твоя Катя. Очень скучаю». Меня сделал бы счастливой такой короткий ответ: «Я тоже. Занят, потом позвоню». Но ответа не было. Еще раз спросила в больнице, работает ли Коренев. Работает. Вечером набрала домашний номер. Ответил женский голос, я положила трубку. Позже ответил детский голос. Я сказала: «Извините, ошиблась». Что же делать? Для того чтобы встретить Егора в одном городе, где мы и живем недалеко друг от друга – пешком можно добежать, – нужно сторожить у больницы или у его подъезда с ночи до утра или с вечера до ночи. А у меня работа, муж как-никак. Но, в принципе, это не исключено.

Ночью провалилась в тяжелый сон, чувствовала такую же потерянность, как наяву. А потом мне приснилось, что пришел ответ от Егора. Я слышала звук уведомления моего телефона, потом увидела четко этот текст: «Я тоже. Занят. Потом позвоню». Вскочила в поту, схватила с тумбочки телефон, а там ничего…

То, что произошло, – неожиданно и крайне неприятно. Несколько дней я работал, пытался думать и заниматься делами под непрестанные телефонные бомбардировки Кати. Я могу отключать телефон только на время операций. Мне постоянно звонят люди по очень важным, иногда неотложным вопросам. Есть категория пациентов, которым я даю свой мобильный. Это послеоперационные больные, чье состояние нестабильно, в любой момент может понадобиться моя помощь или совет. Мне звонят из клиник и детских учреждений, в которых я консультирую. Я никому не должен это объяснять. Я не хочу кому-либо это все говорить в качестве какого-то оправдания. Я встречался с женщиной, когда имел такое желание и возможность. Сейчас другая ситуация. Я обязан докладывать? Но это лишает смысла нашу якобы праздничную встречу якобы свободных людей. Возникает какая-то противоположность. Я четко это понял, когда начались звонки на домашний телефон. Никогда не приходило в голову секретить свой домашний номер: мало ли кому я могу понадобиться. Любой может найти мой номер по адресу в телефонном интернет-справочнике. У нас так принято: дома трубку всегда берут жена или дочь. Если меня и явно что-то важное, зовут. Я не всегда подхожу даже на звонки старых приятелей, которые просто хотят поболтать. Вечером я слишком выжат, не в состоянии поддерживать праздную беседу ни о чем. И вдруг странные звонки: подходит жена – бросают трубку. Подходит Лера – ей говорят, что не туда попали. Так было уже много раз. Лера говорит, голос женский. Кроме Кати, некому. Я чувствую, что это она, по истеричному дозвону. Если трубку не берут, звонят подряд раз пять-десять. А потом или бросают трубку, или не туда попали. Разумеется, это она, женщина, которая казалась мне умной, чуткой, все понимающей. Целых три дня казалась.