Убитый, но живой - Леанон Сола

***

Девушка была довольно мила, лицо в форме сердца, обрамленное густыми каштановыми локонами, крупными волнами спускающимися чуть ниже груди, маленький носик, маленькие пухлые губки и по-детски большие и невинные зеленые глаза. Гостья двумя руками сжимала кружку с чаем, и постоянно отводила взгляд, что очень забавляло Сашу, пробуждая в нем охотничий инстинкт. Девушка сидела на краю кресла, то и дело пытаясь натянуть юбку на коленки.

– Не бойся, не укушу я тебя за ногу, можешь не пытаться прикрыть их как можно сильней, тем более у тебя все равно не выходит. – Девушка вновь густо покраснела, чем вызвала очередную ухмылку. Этот румянец ей очень шел, и эта скромность, как казалось Александру, не очень то искренняя больше походила на вызов.

–Я… я очень благодарна Вам за гостеприимство, но мне правда пора домой, прошу Вас, отвезите меня, или хотя бы вызовите мне такси, я не взяла с собой телефон.

– Жду внизу, допивай чай, а я пойду выгоню машину из гаража,

– Спасибо Вам…

– Черт, прекрати “выкать”, а то я чувствую себя дедом. Где ты живешь?

– В лагере “Сосны”, я там работаю.

– Да уж надеюсь, что не отдыхаешь, не хватало мне заявится в ваш лагерь с малолетней воспитанницей в машине.

Глава 2.

Александр смотрел на Катю, нахальным оценивающим взглядом, но девушка чувствовала за этим взглядом какую-то неудовлетворенность жизнью. Ей казалось, что этим взглядом он испытывал ее, ждет ее реакции, и жутко боялась разочаровать его.

– Ты так и не дорисовала, пойдешь завтра опять туда? Я просто переживаю, что если пойдешь одна, то точно свалишься.– Художница улыбнулась, принимая правила игры.

– Думаю ты спасешь меня снова, ведь мне так и не удалось затащить тебя в постель, ты ведь не позволишь себе упустить такую возможность.– Он усмехнулся, и Катя, с облегчением, прочла одобрение в этой ухмылке.

Когда Саша уехал, девушка еще долго стояла, прижав к груди планшет с незаконченной картиной и смотрела ему вслед. Катя пыталась разобраться в чувствах, это было что-то вроде стокгольмского синдрома, заставляющего человека, испытавшего сильное эмоциональное потрясение, привязаться к человеку как-то тесно связанному с этим потрясением. С отъездом ее спасителя, Катя почувствовала себя бесконечно одинокой и уязвимой, она была готова вечно слушать его подколки, терпеть этот наглый оценивающий взгляд. О, этот взгляд, эти глаза, чтобы вновь их увидеть Катя готова была прямо сейчас подняться на эту чертову гору, и рисковать свалиться с обрыва. “Прекрати! – отдернула себя девушка,– это дурацкий стресс, он спас меня, вот мне и не по-себе без него, но здесь со мной ничего не случится. Я отдохну, посплю, успокоюсь, и все пройдет!”. Катя как можно тише пробралась в вожатскую, которую делила с учительницей по игре на гитаре и вожатой младшей группы. Ни с кем из соседок девушка не дружила, да и вообще практически не общалась, как собственно и всегда. Катя была очень замкнутой, она не любила общество людей, лишь общество холста и красок ей приносило желанное умиротворение. Ее романтизм и меланхолия так же не прибавляли ей популярности, и не вызывали у окружающих желание общаться.

Катя легла в кровать, но желанный сон не приходил, перед глазами стояла насмешливая улыбка, и глаза, сливающиеся с небом. Она видела, что это лицо, скорее нереально обаятельное, чем просто красивое, лицо хищника, понимала, что она для него кролик, не более, чем добыча или просто мимолетное развлечение. Но это знание не приносило ясности в бушующих в ней эмоциях, а скорее приводили в ступор. “Я кролик: глупый, мелкий, трусливый, я интересна как добыча до тех пор, пока на горизонте совсем пусто!”– Катя пыталась пробудить свой здравый смысл, но вместо этого встала, тихо выскользнула на улицу, не забыв прихватить свои инструменты.

Небо уже посветлело, и рисовать на улице было хорошо и спокойно. Но не в это утро. Катя рисовала небо из которого на нее смотрели два нахальных глаза. Когда она закончила, то осталась стоять и смотреть на свою работу. Она впитала в память каждую черточку, каждую ресничку, каждый отблеск его глаз. Из ступора, похожего на гипноз, ее вывел шум и крики – это дети шли на предобеденное купание. Катя быстро собрала свои вещи отправилась к себе, на сон ей оставалось всего пара часов, и девушка просто валилась с ног.

Урок прошел как во сне, Катю что-то спрашивали, она что-то отвечала, но тут же забывала, ей хотелось спать. Но больше чем спать ей хотелось увидеть Сашу. Закончив работу, художница собрала свои рабочие принадлежности и отправилась в горы.

***

– Да ты отбитая на всю голову!– Катя встрепенулась от внезапно раздавшегося позади голоса, и поспешно отползла от края. Она заснула, привалившись к камню у самого обрыва. Солнце уже тронуло край воды, прочерчивая на воде невероятно красивый оранжевый след.

– Я хотела нарисовать закат,– Катя указала на горизонт,– правда он прекрасен?

– Да красиво, но разве из твоего лагеря его видно хуже?– Усмешка в голосе была бальзамом на сердце, ей ее так этого не хватало с тех пор, как они расстались почти сутки назад.

– Зеленые горы и море, море, море!– “И ты”, про себя добавила художница,– Это та красота, которая будит во мне страсть и жажду жизни, остальное мелко и не существенно. Работа, дом, университет, все это вгоняет меня в скуку и тоску. Лишь стоя здесь, на высоте птичьего полета, вдыхая запах хвои и соли я чувствую себя живой и по-настоящему счастливой.

–О как.– В голосе не было привычного сарказма над пафосностью сказанного, а лишь недоумение, словно кролик расправил крылья и взлетел в небо.– Так ты у нас значит романтик?– Саша попытался вернуть голосу насмешливый тон, но у вопрошающего явно не получилось вложить в него всей желаемой издевки, и серьезность незвано прорвала напускную небрежность. Катя улыбнулась.

– Хуже, я художник, ну по крайней мере пытаюсь им стать. А это не лечится разбитым сердцем и возрастом, как обычная женская романтичность. Моя первая учительница сказала мне, что я либо умру во время рисования, или сопьюсь.

– Ага, и из страха перед пьянством, ты решила поскорей угробить себя за творчеством?

– Согласись, сверзнуться со скалы, молодой и красивой, как то привлекательнее, чем валяться в луже собственной блевотины среди пустых бутылок в каком-то бомжантике.– Александр поморщился.

– Да детка, тебе явно надо что-то делать со своей