Куда ж нам плыть? Россия после Петра Великого - Евгений Анисимов

Одним словом – безвременье. Но не будем забывать, что это безвременье сожрало у многих из нас лучшие, самые плодотворные годы жизни, а многие так и умерли в убеждении, что так будет вечно – что при Анне Иоанновне, что при Брежневе.

Но утешим себя мыслью, что в Истории нет безвременья. История ровна, сильна и равнодушна, это поток, текущий из нашего прошлого в будущее, и перед ней все равны – гении и ничтожества, добрые и злые. Ведь все зависит от наших претензий, амбиций, требований и заблуждений, от точки зрения наблюдателя на берегу этого потока, пока за ним самим не приплывет Харон.

Вот и я имею пристрастие к послепетровской эпохе. И не только потому, что большая часть моей жизни прошла при нашем застое, но и потому, что все люди всегда интересны и их судьбы поучительны для нас и в каждом историческом пейзаже есть красота и неповторимость, есть своя драма, сопереживая которой мы расширяем свой мир во времени и как бы живем несколько раз. Всегда, во все времена интересны прежде всего живые люди, их черты, их проявления, страсти, чудачества. Именно поэтому, пока будет жить человечество, будут жить книги Плутарха и Светония. Пройдут века – и люди все равно будут жадно читать мемуары Наполеона, Черчилля, Екатерины II. Так устроен человек.

В постсоветские годы ситуация начала стремительно меняться. Свобода для историков – в том числе свобода выбора сюжетов и времен. И послепетровское время не осталось в новой России без своих историографов. Среди них следует особо отметить работы И.В.Курукина – ученого, который, на широкой источниковой базе, с оптимальным привлечением опубликованных источников и научной литературы создал обобщающее исследование, без которого теперь не сможет обойтись ни один специалист по данной проблематике. Речь идет о его фундаментальной книге «Эпоха «дворскиих бурь»: Очерки политической истории послепетровской России, 1725–1762 гг.» (Рязань, 2003). Это не значит, что И.В.Курукин навсегда «закрыл тему», поставил все точки над i. Тем и замечательна история, что ее пространство безгранично, что возможности интерпретации источников никогда не будут исчерпаны.

Человек вообще устроен как звено в непрерывной цепи, протянутой из прошлого в будущее. Если мы есть, значит, было и звено нашего предка, жившего в двадцатые-тридцатые годы XVIII века, значит, уже одно это осмысляет его существование для нас, делает его время и его жизнь ценной, точнее – бесценной, ведь цепочку во времени так легко было порвать случаю, року, и тогда бы мы не появились на свет. Читая документы тех лет, видишь, как обрываются одни нити жизни и завязываются другие, как рождаются люди, без которых невозможна последующая история, а они какое-то время совсем безвестны и об их грядущей славе никто из современников даже не догадывается и только историк знает, что там за крошечный мальчик родился в Зальцбурге у музыканта Леопольда Моцарта, или что за прелестная девочка появилась на свет в Штеттине у принцессы Иоганны-Елизаветы Ангальт-Цербской. Историк будто ощущает, как в толще времени возникают еще неясные токи будущего, и видит, как сквозь увеличительное стекло времени, то, что они, современники Екатерины I или Анны, тогда не могли разглядеть, понять, оценить, и одновременно осознает, что подобным же образом живем мы, люди конца XX – начала XXI века, и будущий историк поднесет к нашему времени свою «лупу» и будет с замиранием сердца отыскивать факты, устанавливать связи между событиями, распутывать узелки, запутанные временем и людьми. И еще важно помнить, что в каждый момент жизни всегда есть несколько возможных путей ее движения, есть несколько вариантов, из которых реализуется лишь один – тот, который потом называют единственным вариантом истории.

Обратимся к нему…

Не люблю я «памятных исторических мест» и «мемориальных квартир», хотя всегда отдаю должное их просветительскому значению и самоотверженному труду хранителей. Может быть, эта нелюбовь идет от того опошления, которое придано этим обычным понятиям в нашей стране? Кроме того, когда видишь сиротливые «тапочки Антона Павловича» или ветхий старинный столик, на котором под современным плексигласовым колпаком стоит пустая чернильница и нарочито брошены перо и пожелтевший лист исписанной бумаги, почему-то испытываешь не благоговейное почтение и умиление, а неловкость и скуку. И дело не в том, что наверняка знаешь: перед тобой искусная музейная подделка – ведь подлинный автограф гения хранится в архиве за семью печатями, – просто все эти предметы мертвы и немы, ибо их хозяин давным-давно умер и душу этих драгоценных для него вещей унес с собой.

Но однажды я испытал потрясение от соприкосновения с местом, где произошло историческое событие. Меня ввели в подвал Эрмитажного театра, который в это время реставрировался финской строительной компанией. И вот, переступая через кучи битого кирпича, балки, строительный мусор, мы поднялись по ступенькам в бывшую «салу» – зал на бывшем втором этаже бывшего Зимнего дома, построенного в 1719 году архитектором Г.И.Маттарнови на участке между нынешней Миллионной, Зимней канавкой и Невой. Позже это помещение стало подвалом Эрмитажного театра, выросшего на прочном фундаменте Петровского дворца.

Архитектор-реставратор подвел меня к обнаженной кирпичной стене и сказал, что именно здесь и была та самая конторка, в которой умер Петр Великий. Я протянул руку и ощутил холод и шероховатость прочной кладки старинных кирпичей, тех самых, что слышали его тяжелые стоны и отчаянные молитвы, – здесь его душа покинула измученное страшной болью тело…

При строительстве дворца кем-то, вероятно под диктовку Петра, была написана проектная записка: «У большой палаты (то есть той самой «салы», в которой мы стояли. – Е.А.) перегородить стенку по самый погребной свод и в той перегородке зделать Конторку в половину окна… и наверху Конторки зделать решетку и под решеткой на стене кругленькое окошечко, а дверь в конторку зделать из маленькой палатки, также зделать проходную лестницу в погреб, откуда пристойно».

Известно, что Петр любил жить в тесных, низких помещениях, своеобразных душных логовищах, которые были ему уютны. И для этого, как гласит молва, он приказывал с помощью парусины занижать потолки и строить выгородки из обширных палат и «сал». Такое же логовище он приказал выгородить и в своем новом дворце.

Здесь-то он и умер. В памятном журнале – «Поденных записках» – об этом сказано так: «Его императорское величество Петр Великий, лежав в болезни в Зимнем своем доме, в верхнем апартаменте, 28 января 1725 года преставился от сего мира в своей конторке», а 29 января был «вынесен в салу». Из «салы» он и отправился в последний путь, правда, не совсем обычным способом. Архиепископ Феофан Прокопович писал, что в день похорон для «вынесения широкого гроба, который не мог быть вынесен из обыкновенных дверей, приделано к среднему в зале окну по лицевой стороне к Неве большое крыльцо и лестницы», по которым и спустили на берег Невы гроб.