Зимняя книга приключений. Парижский паркур - Юлия Кузнецова

– All show and no go, – пробормотала Ника.

– В смысле?

– В смысле – понтуется, – пояснила Ника, – я с таким училась в Америке, тоже все прыгал и в воздухе переворачивался. Это акро-стрит называется. Собираются в кружок и давай прыгать, показывать друг другу всякие... как это? Как в цирке?

– Трюки?

– Ну да. Никогда не понимала, зачем им это надо? Слушай, а ты стаканчик с собой в самолет, что ли, потащишь? На память?

– Нет, – улыбнулась я, бросила его в урну и промазала.

Скажу честно, не получилось у меня на броске сосредоточиться. Все перед глазами этот парень стоял, то есть бежал. Непохоже было, что он показывал трюки. Да и кому? Дядька со шнурками его вообще не заметил! Казалось, будто парень просто опаздывал на рейс, а через сумки перепрыгивал, потому что хотел расстояние сократить.

«Вот бы с ним познакомиться», – пришло в голову мне.

– Эй! Хеллоу! – завопила Ника, дергая меня за рукав, и я очнулась, с удивлением обнаружив себя уже в кресле рядом с ней, – так что у тебя за проблема?

– А, – вспомнила я, – да. Я не хочу рисовать. Абсолютно. Пропало желание.

– Кантбишно! – выпалила она, отпуская мой рукав.

– Серьезно... Уже несколько дней не могу заставить себя взять карандаш.

– И что, ты не брала свои блокноты с собой?!

– Зачем?

– Ну... не знаю. Я не представляю тебя без карандаша в кармашке джинсов.

– Если честно, я сунула альбом в чемодан. Но пока мне не хочется его даже доставать. Буду ходить по музеям. Мамочка уже неделю забрасывает меня названиями мест, которые мы должны посетить.

– Ну... не знаю насчет музеев, а я лечу в Париж, чтобы есть.

– Что ты там планируешь есть? Обезжиренный творог?

– Велл... Круассаны... багеты... бриоши... Крабов, однозначно!

– Погоди-ка, – я уставилась на Нику так, словно видела ее в первый раз в жизни, – погоди, хани... они... все-таки... предложили тебе роль?! Да?! О боже! Почему же ты сразу не сказала?

– Я поддерживала тебя, – скромно потупившись, сказала Ника, – у тебя душевная драма.

– Да перестань! Моя лучшая подруга скоро получит «Оскар»!

– «Эмми», Гайка. Сериальным актерам дают «Эмми».

– А что за сериал?

– Про толстую-толстую девочку. Которая похудела к концу сериала. И в нее влюбился наконец главный герой.

– Слушай... Не пойми меня неправильно, я двумя руками за тебя, но все-таки зачем им заставлять толстеть худую девушку? Почему они просто полную на роль не позовут?

– Во-первых, они же не знают, как эта полная девушка будет выглядеть к концу сериала, если похудеет. Сама понимаешь, можно похудеть и понекрасиветь...

– Подурнеть, – поправила я ее.

Ника только вернулась из Америки, и все время приходилось ее поправлять, чтобы она говорила на правильном русском языке. Иногда, правда, мне казалось, что она даже и не пытается запомнить, как надо говорить правильно, потому что так она внимание привлекает, а внимание Ника любит.

– Надо же, – фыркнула я, – ты всю жизнь худеешь, а тут тебе придется...

– Потолстеть, да.

– И как ты на это решилась...

– Ну знаешь... В процессе потолстения есть и свои плюсы, – улыбнулась Ника, с удовольствием выпивая со дна стаканчика остатки карамельного сиропа.

– А вы уже заключили контракт?

– Нет... Все организует маленький продюсерский центр в Нью-Йорке. Мне недавно пришло от них письмо. Сказали, что на кастинге я была лучшей. Поэтому если я потолстею...

– То с тобой потолстею и я! – улыбнулась я.

– Это вряд ли. Ты же йогой занималась со своим Зетом.

– Я ее брошу, – снова помрачнела я, – как он меня.

– Ты же сказала, он тебя не бросал!

– Я не признавалась, что он меня бросил, – сдалась я, – но ведь и ежу понятно, что это так.

– Упс, – проговорила Ника, указывая на мою маму, которая подскочила с места и бросилась к нам.

Никина мама побежала к папам, и те тоже вскочили.

– Кажется, кто-то услышал, что тебя бросил парень, – прошептала Ника.

– И что, из-за меня тарарам? – недоуменно проговорила я, но мама, поправляя съехавшие на нос очки, уже прокричала:

– Скорее! Объявили посадку на рейс!

Я наклонилась, чтобы поднять варежки, выпавшие из ее кармана, и придержала маму за руку, чтобы бедняга тоже не споткнулась о Никин чемодан, напоминавший громилу из команды по регби, которого взяли и раскрасили в цветочек.

Ника подняла его вертикально, выдвинула ручку и покатила к стойке для регистрации, где уже ждали папы.

– Мамуля, не волнуйся, – попросила я, – посадку только что объявили. Успеем.

– Но Елены Алексеевны все нет!

– Сейчас приедет, может, проспала. Она не звонила?

– Нет. Мы звонили, но она недоступна.

– Ну, может, батарейка села. Не переживай, мамуль, все будет хорошо!

– Я не могу не волноваться, – призналась мама, и я заметила, что ее глаза как-то подозрительно заблестели, – ты же в первый раз без нас летишь!

Если честно, меня ее слова слегка удивили. Я думала, что ей нет ни до чего дела, кроме умных книжек, а оказывается...

– Папа тоже переживает, – прошептала мама, подводя меня к стойке, где папы уже стояли в очереди, с нашими билетами и паспортами в руках.

Никин папа прижимал к уху трубку и хмурился. Наверное, пытался дозвониться Елене Алексеевне.

«Ничего себе новости, – подумала я, – а я решила, что папа меня с радостью сбагривает на каникулы, чтобы не заморачиваться с моими развлечениями. Нет, все-таки родители – совершенно непостижимые люди».

Я хотела поделиться этим соображением с Никой, но вдруг ее мама кивнула моей, пропустила ее вперед, а сама зачем-то взяла меня под руку.

– Зайка, у меня к тебе одна просьба...

Выражение лица у нее опять стало скорбным, словно парикмахер ей сделал не укладку, а панковский ирокез.

– Зайка, если помнишь, осенью Ника страдала от анорексии.

– Такое сложно забыть, – пробормотала я и нечаянно наехала ей на белоснежный сапог колесиком чемодана, – ой, извините.

На секунду ее лицо сделалось куда более скорбным. Она оценила урон сапогу и, вздохнув, продолжила:

– Я хотела бы, чтобы в Париже ты следила за Никой. Следила, чтобы она получала от жизни удовольствие, понимаешь? Поддерживай любые ее желания, хорошо? Особенно...

Она понизила голос до шепота: