Дрянь такая! - Ирина Мельникова

— Мамуля! — Кричит она и в припадке восторга целует Редбоя в лохматую морду. — Ты лучшая на свете мама!

Татьяна вскакивает на ноги и хватает Редбоя за ошейник. Пес упирается и пытается вернуться к вожделенной кучке земли. Кажется, он и впрямь настроен превратить ее в туалет. И даже огрызается, паршивец, когда я прихожу дочери на помощь. Но поводок пристегнут, и парочка негодников стрелой вылетает в двери. Я успеваю подхватить телефон, его чуть не постигла участь фикуса, и неподдельно радуюсь этой маленькой удаче. На прошлой неделе Редбой расколотил третий по счету аппарат, и мне просто повезло, что на этот раз на его месте оказался мой любимый фикус.

Я смотрю в окно. Редбой таскает мою дочь по газонам. Поводок натянут. И впрямь пограничник Карацупа в дозоре вместе с верным Ингусом, как метко заметил мой брат Дима, месяц назад побывавший у нас в гостях.

Некоторое время я наблюдаю за ними: оттягиваю счастливый момент уборки. Затем ставлю телефон на место, и нагибаюсь за фикусом. У моей мамы до сих пор растет в деревянной кадке его собрат, который помнит меня еще маленькой девочкой. Рядом с ним меня ставили в угол, его же я подкармливала отвратительным рыбьим жиром, которым мама исправно пичкала меня в детстве. Я наловчилась сливать его в кадку. Фикус от этого, видно, рос, как на дрожжах, и вскоре заполнил собой, чуть ли не всю комнату, тогда его подкоротили и отвезли в деревню к бабушке. Но там он стал быстро чахнуть, и фикус вновь вернули на родину.

К тому времени мои родители получили четырехкомнатную квартиру, и поначалу он восполнял недостаток мебели. А потом и вовсе стал полноправным членом нашей поредевшей семьи: сначала ушел отец. Бросил мать ради молодой вдовушки. Затем нас покинула старшая сестра, выскочила замуж за геолога и укатила в Иркутск. Вскоре после ее отъезда мой брат ушел в армию, отслужил два года на границе в Амурской области, поступил в пограничное училище, и теперь доблестно защищает рубежи нашей Родины то в Карелии, то в Забайкалье, а теперь и вовсе в Таджикистане. Маме он пишет бодрые письма, радостно повествует о прелестях этого горного края, свежем воздухе, здоровом климате и своем великолепном здоровье…

Мама — человек доверчивый и убеждена, что Димка служит в какой-то особой части, где царит полное взаимопонимание и дружба с местным населением. А все эти жуткие рейды по горам, перестрелки с нарушителями границы и захваты караванов с наркотиками, все это удел других пограничников, лично ей не знакомых.

Самым трудным оказалось скрыть от нее ранение Димы. Он три месяца провалялся в госпитале в Душанбе. Первый месяц не мог даже ручку в руках держать, и мне приходилось вдохновенно врать, что его, как особо отличившегося офицера, отправили обмениваться опытом в какую-то жутко далекую африканскую страну, где почту перевозят на слонах, поэтому письма доходят не раньше, чем через два месяца.

Мама верила в эту ахинею, и с гордостью рассказывала подружкам, как ее Димочка лихо передает свой опыт африканским пограничникам… А я все три месяца жила, как на иголках, опасаясь, что мое вранье вот-вот раскроется, если кто-то из сослуживцев Дмитрия по доброте душевной сообщит маме о состоянии ее сыночка. По этой причине я перехватила письмо начальника погранотряда, в котором он послал на имя родителей вырезку из армейской газеты, где подробно описывался подвиг брата. Дима с небольшой группой пограничников несколько часов удерживали горный перевал, перекрыв единственный путь отступления крупной и вооруженной до зубов группе контрабандистов…

Я тупо уставилась на стебель с десятком листочков. Два из них были нежно-зеленого цвета, трубочки, в которые они были свернуты, только-только распустились. Растение надо было немедленно спасать. Год назад я подобрала его на свалке, которую устроили на пустыре в двухстах метрах от нашего поселка. На нем оставалось два листочка с изрядно пожелтевшими краями, а в остальном фикус смахивал на сухую хворостину. Не знаю, как бы мне удалось возродить его к жизни, если бы я вдруг не вспомнила о живительной силе рыбьего жира.

Фикус долго чах, не желал пускать новую листву, Танька жаловалась, что от него отвратительно воняет, но где вы встречали рыбий жир с нежным запахом? Сережа деликатно помалкивал, но в один прекрасный день спросил, нельзя ли его переставить на балкон. Но сквозняк вреден всем живым организмам, и я уже подумывала, не свезти ли фикус к маме. Но весной он внезапно пошел в рост, выпустил один лист, затем второй, а за три месяца выгнал аж десять листьев, и стал более-менее походить на декоративное растение. Почву я заменила, рыбий жир сделал свое дело, а его остатки я скормила Редбою. В отличие от моих домашних, щенку он пришелся по вкусу, но дня два от него несло протухшей треской сильнее, чем от фикуса, и Танька категорически отказывалась с ним гулять: негодник по любому случаю лез к ней целоваться.

Всем этим размышлением я предавалась, не давая рукам скучать. Спустилась в подвал, там у меня на всякий случай хранились несколько цветочных горшков разных размеров. С такой собакой, как наша, этот запас вполне оправдан. Фикус занял свое место на подставке. В новом керамическом горшке он смотрелся совсем не плохо, но стоило, наверно подумать о переселении его в деревянную кадушечку. При падении с высоты она не разлетается на миллион черепков.

Уборка прихожей заняла гораздо больше времени, чем я предполагала. К тому же я все время с опаской поглядывала в окно, чтобы не пропустить мгновение, когда дочь и Редбой соизволят закончить прогулку. Но она, похоже, затянулась надолго. Погода вняла многочисленным просьбам трудящихся и прочего населения, дождь прекратился, в разрывах облаков проглянуло ослепительно голубое, словно весенние цветы, небо. От газона парило, цветы на клумбах поднимали к солнцу поникшие под дождем головки, расправляли лепестки. Татьяна и Редбой развалились на лавочке возле декоративной горки, сплошь заросшей цветами. Пес курился, как Ключевская сопка.

Я представила, какие запахи сейчас витают в воздухе. Я имею в виду совсем не тот запах, который издает мокрая псина. Им сейчас наслаждалась Татьяна. Меня прельщает другое, ради чего я и живу в загородном доме, хотя забот здесь во много раз больше, чем в городской квартире. Но там и запахи другие: пыли, бензина, расплавленного от жары асфальта… Я с тоской посмотрела на ведро с грязной водой и тряпку в своих руках. Чем я занимаюсь, на что трачу время, вместо того, чтобы выйти на балкон и вдохнуть этот одуряющее свежий воздух, настоянный на запахах мокрой травы, парного — земли, медовых ароматах алиссума, петунии и чуть горьковатого — шафранов?

Конечно, я могу позвонить и пригласить Тамару. Домработница бывает у меня через день, сегодня она у Риммы. Но та ждет каких-то важных гостей, которых к ней привезет издатель, поэтому забот у Тамары выше головы. Того гляди, обратятся ко мне за помощью, потому что в последний момент выяснится, что именно моих рук не хватает, чтобы навести последний глянец. Но пока таких сигналов не поступало, и я с чистой совестью отправилась сначала в душ, а потом на кухню.

И тут зазвонил телефон. Конечно же, это Сережа. Я всегда точно знаю, что звонит именно он, а не кто-то другой. Не ошиблась и на этот раз.