Чужая жена - Кэтрин Скоулс

Тропа вела к самому дому. В силу привычки Мара оглядела двор и постройки, мысленно представив себя гостьей, которая только что приехала. Она отметила, что ромбовидные зарешеченные окна, вмонтированные в каменный фасад дома, сияли чистотой, а дорожки недавно почистили граблями. Мара мимоходом взглянула на видневшиеся неподалеку домики для гостей — традиционные африканские рондавели[1]с круглыми, сложенными из глинобитного кирпича стенами и тростниковыми крышами — своей экзотичностью они контрастировали с домом, построенным в английском стиле. У дверных проемов висели наполненные керосином лампы. А неподалеку, словно вот-вот должны были подать чай, стояла мебель из плетеной лозы. Все было как и положено. Тем не менее место выглядело покинутым. Шторы были опущены, и нигде не было видно забытых книг, обуви или чайных чашек. В саду вызывающими яркими островками пестрели цветы — календула, герань и бугенвиллея всевозможных оттенков. Обычно зеленая круглый год лужайка, на которую всегда стекала вода из душевых, теперь была такой же высохшей и коричневой, как и райграс[2]на равнинах.

Взгляд Мары упал на предмет на краю тропы. Она узнала в нем коричневый кожаный футляр для солнцезащитных очков мужа — вероятно, Джон обронил его, когда три дня назад уезжал в Дар-эс-Салам. Мара нагнулась, чтобы поднять футляр, и винтовка соскользнула с ее плеча. Стоило ей только прикоснуться к мягкой коже, как она тут же вспомнила о разлуке. О том, как она вся напряглась, когда муж наклонился поцеловать ее на прощанье. Как он едва коснулся ее щеки. Она вновь увидела поражение в его взгляде, когда он садился в «лендровер», и знала, что то же отразилось и в ее глазах. Мара молча смотрела, как автомобиль трясся на ухабистой дороге.

Стоило Джону завернуть за угол и скрыться из виду, как женщину захлестнули противоречивые эмоции. Она ворошила воспоминания, словно проверяла, заболит ли вновь полузажившая рана. Наконец ей удалось понять, что же именно она чувствовала. Облегчение. Облегчение от того, что они будут врозь.

Мара закрыла глаза. Слышались голоса и щебет птиц в манговых деревьях. Женщина говорила себе, что нужно отнести цесарок в дом, сообщить Кефе, что она вернулась. Усталое тело плохо слушалось, в движениях появилась медлительность.

Внезапный шелест деревьев на краю сада заставил Мару поднять глаза. На лужайке показался африканец. По фирменной ковбойской рубашке, надетой поверх традиционной набедренной повязки, Мара узнала Томбу.

Он подбежал к ней, остановившись в нескольких шагах. Но как бы Томба ни спешил, он приветствовал Мару изысканно вежливо, на странной смеси английского и суахили.

— Как дело? — поинтересовался Томба. — Что вы едите? Как здоровье?

Мара в ответ осведомилась о том же, пытаясь сдержать нетерпение. По его лицу она постаралась понять, в чем причина спешки, но ничего, кроме радостного возбуждения, физиономия Томбы не выражала. Наконец он успокоился.

— Намна гани? Что происходит? — спросила Мара. — Что-то случилось?

— Гости приезжают! — ответил Томба. — Я пришел помочь им с багажом!

Секунду Мара непонимающе смотрела на него. Потом покачала головой.

— Ты ошибаешься, — возразила она. — Никто сюда не приедет.

— Я говорю правду, — настаивал Томба. — Я видел «лендровер», который направлялся сюда. — Он указал рукой в направлении дороги на Кикуйю. — Я побежал между деревьями, коротким путем. Поэтому добрался первым. Это охотники. Уж я-то знаю. Они собираются поохотиться. — Томба внезапно замолчал и насупился. — Разве вы не рады, мемсаиб? Бвана радуется гостям. Все радуются.

— Мы никого не ждем, — отрезала Мара.

Томба открыл было рот, чтобы ответить, но затем лишь молча глянул на нее. Мара догадалась, что он пытается отмерить должную долю уважения к ней. Она была женой бваны, и у нее была белая кожа. С другой стороны, она моложе его и еще не стала матерью.

Стараясь избежать пристального взгляда африканца, Мара принялась рассматривать футляр. Ей жаль было разочаровывать Томбу. Прошло уже много недель — наверное, несколько месяцев — с тех пор, как у Джона был последний клиент. Мара знала, что люди из близлежащих поселений привыкли полагаться на деньги, которые они получали за застреленных на их племенной территории крупных животных. Да и молодежь рассчитывала на временную работу, которую им давали в доме.

— Они скоро будут здесь, — настаивал Томба.

— Когда кто-то собирается приехать на сафари, — терпеливо объяснила Мара, — он заранее резервирует места. Тогда агент Джона в Дар-эс-Саламе связывается с нами по рации.

— Ах! — Томба понимающе глянул на нее. — Ваша рация не работает. Я сам видел, как бвана Стиму чинил ее.

— Если рация не работает, — продолжала Мара, — то агент Джона посылает сообщение в миссию. Тогда оттуда отправляют посыльного. Даже если ты и видел, как сюда направляется «лендровер», произошла какая-то ошибка. Люди заблудились. Или, возможно, они слышали о нашем приюте и вообразили, что здесь что-то вроде гостиницы.

При мысли о каком-то путешественнике — геологе или чиновнике, — решившем сделать остановку и как следует пообедать, Мара угрюмо усмехнулась. Кроме двух цесарок у нее в котомке и остатков того, что когда-то росло на огороде, в доме ничего не было. Она могла бы подать гостям блюдо из вареных овощей, которое проживающие в городах африканцы называют сукума вики, «конец недели», или, иногда, «дно кошелька»…

Томба скрестил руки на груди и непоколебимо остался стоять.

— Я подожду и помогу с чемоданами.

Мара уставилась в пространство поверх его плеча. Она испытывала неуверенность. Что, если места забронировали, но сообщение об этом до нее не дошло? Что ей тогда делать? У нее не было денег даже на то, чтобы закупить продукты. А Джон уехал.

Отдаленный шум двигателя нарушил тишину.

На лице Томбы расцвела улыбка:

— Они вот-вот будут здесь.

Мара повернулась на каблуках и побежала к пристройке в задней части дома. Откинув противомоскитный полог, женщина влетела на кухню.

— Доброе утро, Менелик, — поспешно поздоровалась она. Повар отвернулся от плиты. Он не торопился, но не потому, что ему было уже под семьдесят. Он вел себя так намеренно. Не обращая внимания на то, что Мара явно спешила, Менелик выразительно посмотрел на другую дверь — ту, которая вела в главную часть дома. Ту, которой Мара должна была бы воспользоваться. Кем она себя считает, если входит через заднюю дверь? Поваренком?

— Я ищу Кефу, — продолжала Мара. — У нас гости.

Она бросила сумку на стол, сожалея, что времени на то, чтобы похвастать цесарками, уже не осталось.