И нас качают те же волны - Лидия Луковцева

Она не переставала удивляться благородству бывшего мужа и его житейской глупости – никаких претензий на квартиру, на имущество, что вместе наживали: ушел – отрезал – вычеркнул! Жил в съемной квартире. Правда, был у него в маленьком поволжском городке Артюховске наследственный дом – деревяшка, червями источенная. Каждую весну он уезжал туда в отпуск, рыбачить. Мужики – соседи и из его бригады – ждали возвращения Сергея, как дети новогоднего праздника: всех воблой угощал. Надежде это было без разницы, к рыбе она была равнодушна.

Хотя Юрке всякие душевные тонкости были не свойственны, но и жлобом он не был. Когда Надя попробовала подъехать к милому с идеей регистрации («зарегистрируемся, пропишу у себя»), тот, свинья, расхохотался:

– Так мне ж не требуется! Я у мамы прописан, и ее единственный сынок.

Все чаще одолевали Надю безрадостные мысли.

Юрик отсыпался после ночной смены в шахте, у нее был выходной. Позавтракала, перемыла посуду и спустилась на второй этаж к почтовым ящикам – взять телепрограмму, пока не сперли. В программу был вложен конверт. В подъезде темновато, не разобрать – от кого, но почерк, вроде бы, незнакомый. Надежда поднялась в квартиру, в кухне у окна посмотрела – из Артюховска, но не Сергея рука, чужая. Отчего-то екнуло сердце. Вскрыла письмо, прочитала, раз, потом другой…

Писал артюховский сосед и дружок мужа – Николай: о странном отъезде Сереги, его молчании. Объяснял, что долго не решался написать ей, знал, что развелись, но больше некому: ни нового адреса Сергея не знает, ни точного названия организации, где он работает. На деревню дедушке писать? Дом стоит закрытый, ключи не оставил, телефон – «вне зоны»… Не могла бы она узнать, доехал ли благополучно, жив-здоров ли и почему молчит, вестей не подает?

Надя вспомнила, что в конце мая к ней приходили двое ребят из бригады Сергея. Они знали, конечно, что супруги разбежались и даже развестись успели, и что Сергей здесь не живет, но уже две недели назад он должен был выйти из отпуска на работу. В бригаде ждали: мало ли, с билетами туго. А может, приболел, а может, загулял – познакомился с какой-нибудь бабенкой. Но в таких случаях люди телеграмму посылают. Бригадир попросил ребят сходить к хозяйке, у которой Серега снимал жилье. Та тоже ничего не знала, все вещи на месте. Уволят, конечно, мужика, в связи с невыходом на работу, и на репутацию его не посмотрят, только все это абсолютно на Сергея не похоже. Может, Надежда что-то знает?

Надя немногочисленных друзей бывшего мужа видеть не могла – понимала, что они знают всю их подноготную и винят ее. К тому же, еще не совсем остыла после размолвки с Юриком, а потому раздражилась и облаяла мужиков как хотела. Не знает и знать не желает! Ей дела нет, что там стряслось с этой бестолочью несчастной, с ним всегда что-то происходит!

Тут уж она перегнула палку, конечно: бестолочью он не был, и ничего такого, из ряда вон выходящего, с ним не происходило. Выскочив за дверь, мужики, кроме нецензурных слов, вспомнили только одно приличное: мегера.

Юрка, который во время этой сцены благоразумно носа из спальни не высунул, потом сказал изумленно:

– Ну ты и стерва! Чем муж тебя так уж допек? Чего взбесилась?

А она и сама тогда не понимала, зачем и почему! Только сейчас, прочитав письмо, начинала понимать. Вернее, не умом понимать, а сердцем, инстинктом. Что-то вдруг с ней случилось, ее прорвало – за всю свою довольно долгую и довольно непутевую жизнь она так не плакала. Сердце ей сказало, что Сергея уже нет на этом свете. Она захлебывалась рыданиями, подвывала, слез не вытирала, только сморкалась в кухонное полотенце.

Из спальни вылетел очумевший Юрка, тряс ее, пытался добиться хоть слова. Надя протянула ему письмо, пыталась объяснить, но не могла. В тот момент со слезами выплескивалось подавляемое в себе чувство вины (в сущности, была она неплохим человеком), жалости к мужу, которого не любила и которому полтора десятка лет отравляла жизнь, по причине этой своей нелюбви. Холила и лелеяла в памяти каждый его промах, недостаток, раздувала в ссору любой конфликт, чтобы потом жаловаться соседкам и подругам, какой недотепа и дебил ее муж. Бабы согласно кивали, а в ее отсутствие перемывали ей кости, изо всех сил сочувствуя Сергею. У них было больше оснований жаловаться на своих мужей – пьянчуг, драчунов и лодырей.

А еще – испытывала она странное чувство обиды. Вычеркнув мужа из своей жизни и строя новое счастье, где-то в уголочке души Надя таила уверенность, что, как бы ни сложилась ее жизнь в дальнейшем, Сергей всегда будет к ее услугам, поймет и простит. Такой запасной аэродром. Королева и верный до гроба рыцарь. А рыцарь ее надежды разрушил, предал ее. Хотя он и был ей верен… до гроба?

Надя была человеком действия, а не только эмоций. Когда лимит слез на ближайшее время был исчерпан – слезные пазухи перестали выделять жидкость – она, отрыдав и отсморкавшись, кинула мокрое полотенце в бельевую корзину и пошла приводить себя в божеский вид.

Действовать надо было незамедлительно.

* * *

В шахтоуправлении с баламутной зареванной бабенкой никому не хотелось связываться. Секретутка (секретарь-референт, елки-палки!) зашла в кабинет к заму генерального директора, вышла и сообщила, что Надежде нужно спуститься на второй этаж, в кадры. Там она может изложить свою проблему директору по работе с персоналом, поскольку кадры находятся в его ведении.

Кадровик, выслушав Надю и пощелкав мышкой компьютера, сообщил, что Бельцов С.М. уволен с 6-го мая за длительный прогул, а отосланная заказным письмом, согласно законодательству, трудовая книжка вернулась по причине выбытия означенного Бельцова с постоянного места жительства. Надя вспомнила, что в июне почтальонша приносила заказное письмо на имя Сергея, а она отказалась его взять.

Бельцов у них теперь не работает, и чего, собственно, хочет от них гражданка… э-э-э… (заглянув в пропуск) Бельцова? Найти ее экс-супруга? Так это дело полиции, и прямой ей путь туда. Надя совала ему письмо Николая, пыталась втолковать, что одно дело, когда на розыск подает бывшая жена, и совсем другое, когда солидная организация разыскивает пропавшего работника, неоднократно награждаемого, между прочим, грамотами, премиями и ценными подарками.

Кадровик (тьфу, прости господи, директор по персоналу), наивный, думал, что размеры и солидность, даже официальная роскошь его кабинета, подавят разболтанную надеждину психику, как обычно бывало с работягами, попадавшими в эти апартаменты, а затем выскакивавшими из них дрессированными зайчиками. Он не понял сначала, кто к нему пожаловал в образе дебелой простоватой крашеной блондинки в мини-юбке и кислотной майке канареечного цвета, с затерявшейся между могучих грудей надписью «Love», под расстегнутой ветровкой.

Секретарша ловила тренированным ухом звуки различных частот и окраски, доносящиеся из кабинета: гул урагана, рев бегемотихи, трубное сморкание. Она голову ломала, почему Игнат Гафурович не вызывает охрану. Сунувшись на выручку шефу, со стаканом воды на подносе, успела увидеть: бабища в кресле привалилась башкой к груди начальника и сморкается в его платок, а оный начальник, стоя над креслом с теткой, гладит ее по крашеным патлам.