Покорность - Роман Борисович Смеклоф

– Она в печи.

Они доковыляли до дома, не поднимая глаз.

– Завтра засуну её в погреб силой!

– Ополоснуться надо, чтобы она не видела, – пробормотала мать.

Они обмылись из колоды дождевой водой. Что-то красное с комьями лилось на траву и уходило в сухую землю, а они скрипели зубами. Раны быстро покрывались коростой и переставили кровить. Они всегда заживали, словно под воздействием тёмных чар. Да, так, наверное, и было. Иначе мало кто пережил бы осень в Колобро.

– Ты стал взрослым.

Он кивнул.

– Стану, если доживу до третьего дня. Ты обещала мне всё рассказать!

Мать привалилась к стене и прикрыла глаза:

– Давай потом?

– Я уже не маленький!

– Хорошо. Будь по твоему, – она пошатнулась и оперлась о бревна стены. – Только здесь. Ей ещё рано… Оно появилось в этот день десять лет назад. Всех кто воспротивился обратило в… – от дороги раздалось глухое рычание и удары молота. – Остальных… мучило, как в кругах ада… но через три ночи оно пропало. Очумевшие люди похватали свои пожитки и бросились вон из долины, но старинные ворота уже заперли. Наш единственный путь через ущелье закрыли потому, что ревенанты добрались туда первыми и загрызли уйму людей. Их перебили, а нас объявили проклятыми. Проход закрыли и не откроют пока не явится белый кот…

– Про это я слышал, детские сказки. Святому Отче привиделось во сне, что коты вернутся в Колобро, когда спадёт проклятие и первым будет белый…

– Не богохульствуй! – устало прикрикнула мать. – Коты лучше нас чуют нечистые силы.

– Поэтому они все пропали?

– Поэтому, ни поэтому – какая разница? Мы сами навлекли на себя тьму, которую Отче именовал калигой. Мы недостаточно молились и не выказывали уважения Святой Церкви. За то нам и ниспослано Коленопреклонение…

– За что нам это наказание? – не понял Никол.

– За грехи! После холодной зимы пришла весна, а потом лето. О жути забыли, но осенью оно вернулось. Всё повторилось. Те, кто выжил, пошли на штурм ворот, но княжеские гвардейцы метко стреляли с крепостной стены. За каждого колобровца давали серебряную монету. Мы отступили… и продолжили жить. От осени до осени… Мы проклятые.

– Это всё? – не дождавшись продолжения, переспросил Никол.

– Да, – пробормотала мать и пошла в дом.

– И что? Так будет всегда? Надо терпеть?

– Мы проклятые! Это никогда не изменится. За грехи надо платить здесь. Такова наша судьба! По другому не будет. Мы обречены на вечные муки.

Он бежал следом, но она больше не отвечала на вопросы. Вытащила из печи перемазанную Розу, прижала к себе и молча гладила по волосам.

– Но нельзя же так! Мы ни в чём не виноваты! – упирался Никол.

Но мать молчала, а сестра только плакала и чтобы не сдаться, он ушёл на сеновал. Всю ночь спрашивал уже самого себя: почему, за что, кто их всех проклял и обрёк на страшную кару, которой святые отцы грозили только еретикам.

Промаявшись до утра, он поднялся с рассветом и вышел во двор. Подсохшие раны саднило. Чтобы отвлечься, попробовал набрать воды, но от резких движений струпья расходились. Они окончательно зарастут и разгладятся белыми шрамами только после третьего дня. Сев рядом с колодцем, он закрыл голову руками.

– Вставайте, братья и сестры!

Вздрогнув от хриплого голоса, он посмотрел на дорогу. Опираясь на палку, мимо брёл бывший священник.

– Отче, чего вышли, ревенанты же ещё? – подскочив к нему, испугался Никол.

Тот остановился, уставившись в пустоту белёсыми глазами.

– Николка? Зачем ты вылез из погреба?

Старик ухватил парня за руку, и тот не сдержал стона.

– Бедный мальчик, – пробормотал священник.

– Мне восемнадцать.

– Ничего не вижу. Начал забывать, – пожаловался старик. – Прости, не хотел обидеть.

Он наклонился, попытавшись поцеловать его руку, и неожиданно охнул, вцепившись в палку. Никол обнял его, ухватив за плечо, и потревоженные струпья снова захрустели. Он скривился, но не выпустил сухое тело, даже когда по рубахе поплыли тёмные пятна. Священник забормотал извинения, стараясь быстрее шевелить ногами. Благо, он жил недалеко, вниз по дороге, так что не пришлось идти мимо ревенанта, который провожал их потемневшими, заплывшими кровью глазами. Он уже не походил на доброго соседского деда, который стругал детям деревянные фигурки. В нём вообще не осталось ничего человеческого. Черты лица заострились и будто размазались. Исчезли даже шрамы, с которыми ходили все жители Колобро. Он стал другим и совершенно чужим. Никол даже прибавил шагу. Но от голодного взгляда по спине расползалась липкая плёнка, а низкий утробный рык заставлял идти всё быстрее.

Священник, согнутый болью в спине, едва двигался. Он почти ничего не видел, да и слышал в последнее время плохо. Стал путать день с ночью, а весну с осенью. Его ноги не желали гнуться, и пока они дошли до дома, дыхание вырывалось из его горла, как из кузнецких мехов. Никол завёл его на крыльцо и, поддерживая, распахнул дверь. Из сеней пахнуло тяжелым духом ладана. Старик с облегчением опустился на скамью.

– Под окном отвар из берёзовых почек, налей, – попросил он.

Никол нашёл потемневшую бутыль и нацедил полкружки. Подал и присел рядом на корточки. Священник сделал несколько жадных глотков и, прижав целебное зелье к груди, откинулся на брёвна.

– Не думал, что ты уже вырос, – грустно проговорил он. – Время остановилось той осенью.

В тёмных сенцах его скрюченный седой профиль с длинным носом и всклокоченной белой бородой напоминал болотного луня.

– Вы помните как всё началось? – спросил Никол.

– Отреклись от нас. Церковь мою закрыли, а самого извергли из сана.

– За что?

Старик шмыгнул носом и потёр покрасневшие глаза.

– Ты теперь взрослый, могу сказать, – протянул он. – За грехи мои.

Священник совсем сник и будто бы постарел ещё сильнее. Бледное лицо, испещрённое старыми шрамами и свежими ранами, теперь напоминало лик со старой закопчённой иконы, что висела в углу его избы. Он вздохнул раз, другой, третий и захрапел.

Никол вздрогнул от неожиданности.

– Отче, не спите!

– Кто здесь! – затрясся старик. – Изыди, нечистая…

– Это я…

– Николка? Ты чего пришёл? Хочешь помочь мне люд на службу собрать?

– Какая служба? Коленопреклонение пришло…

– Будь оно не ладно, – перебил священник. – Так чего же ты не в погребе?

– Мне уже восемнадцать…

– Да ты что! Не думал, что ты вырос. Время остановилось той осенью…

– Пожалуйста, расскажите из-за чего всё началось. Вы сказали про грех!

– Отреклись от нас…

– Знаю, знаю! – Никол даже вскочил. – И про ворота знаю, и про серебряный за каждого проклятого. Но из-за чего всё это?

Старик потупился.

– Давно мне кается пора. Давно! Чую, не