И унесет тебя ветер - Жан-Марк Сувира

В половине шестого светает. Он выбрасывает окровавленные бумажные платки и проходит в крошечный санузел рядом с комнатой. Над умывальником — туалетный шкафчик с тремя зеркальными дверцами: его повесил домохозяин. Полный ужас. Кошмар. Он боится зеркал, он всегда их завешивает. Ненавидит свое лицо: из-за него он много страдает.

Чтобы унять боль и тошноту, неподвижно стоит, опершись на умывальник, немного наклонив голову. Через несколько минут с отвращением чувствует, что из носа потекла теплая жидкость. Это кровь. Медленно, но равномерно — кап, кап, капля за каплей — кровь течет в умывальник. Разбившись о белую эмаль, капли становятся похожи на красные звезды. Он сует лицо под холодную струю, с закрытыми глазами кладет в нос кусочки ватных тампонов, возвращается в комнату и снова ложится.

В воскресенье можно не бриться, избежать этой пытки. С тех пор как человек стал страдать из-за своего лица, он пользуется электрической бритвой: лезвия кожа не выносит.

Два часа спустя он делает обычную гимнастику: отжимания, упражнения для пресса, а потом десять минут со скакалкой. На максимальной скорости. Скакалка подметает пол, человек чуть-чуть, на пару сантиметров, подпрыгивает над ней. Утомившись и вспотев, он вынимает из маленького холодильника три сваренных вкрутую яйца, быстро проглатывает, залпом выпивает стакан соевого молока. Потом минут двадцать стоит под холодным душем. Он худой, но очень мускулистый, черные волосы подстрижены коротко, тело гладко выбрито. Он тщательно вытирается, надевает легкие бежевые бермуды, белую футболку, кроссовки. Кладет в рюкзачок две большие бутылки воды, таблетки и полотенце.

Сперва он еще минут двадцать тщательно убирает и подметает квартирку, потом выходит, запирает на два оборота все дверные замки. Проворно спускается по лестнице с деревянными перилами.

Сказать, что он человек аккуратный — значит ничего не сказать. У него настоящая мания чистоты и порядка. Есть и фобия: он боится прикосновений. Сам ни к чему не прикасается и не выносит, когда касаются его, а руки моет пятьдесят раз на дню. Всегда находит предлог не пожимать руки коллегам по утрам и вечерам, а когда возможно — надевает трикотажные перчатки телесного цвета, чтобы было незаметно. Как только чуть холодает, перчатки на нем с утра до вечера. Тогда бояться не надо: не придется соприкасаться с руками людей, которые ему противны, а противны ему все, кроме него самого.

Он снял однокомнатную квартирку с душем («меблированную, в центре Парижа», согласно риелторскому объявлению), на седьмом, последнем, этаже без лифта в старом доме. Прямо напротив входной двери хозяин повесил большое зеркало. «Вот как удобно: одеваясь, видите себя во весь рост, к тому же и комната кажется больше». Он только кивнул, а как только остался один, тут же кинулся занавешивать зеркало газетами.

Вот уже несколько месяцев он живет на этой серой, тоскливой, безжизненной улице в Девятом округе, в районе вокзала Сен-Лазар. Называется Будапештская. Улица с булыжной мостовой, не очень опрятная, почти переулок между оживленной, шумной улицей Сен-Лазар и Будапештской площадью. Когда-то это было известное место дешевых борделей, и остряки-парижане прозвали улицу Венгерской, а вернее Венгерической. Теперь там осталась только пара проституток уже, честно говоря, не во цвете лет, но сохранивших еще некоторых постоянных клиентов, особенно из числа людей робких — тех, кто боится африканок, румынок и славянок, заполонивших панели Европы: их многие считают слишком назойливыми и хитрыми.

На шестом этаже проживает чета пенсионеров, из тех, у кого нет денег уехать из города и кому родные звонят для очистки совести два раза в неделю. Им обоим восемьдесят лет, они сходят с ума от уличного шума, от нескончаемой жары, от скуки и слабости. Новый сосед действует им на нервы. Каждый день по утрам они слышат, как он скачет, и не понимают, чем может заниматься одинокий мужчина. Каждый день жена просит мужа пойти к соседу попросить не шуметь, а муж отвечает, что пойдет завтра.

Этим утром, сам не зная почему — то ли из-за зноя, от которого нервы у всех на взводе, то ли жена до печенок проела, — старик решил: вот он ему покажет! Он решительно вышел на лестницу и тут же столкнулся с соседом. Старик опешил: не ожидал увидеть его. Он как раз составлял в уме речь, но пришлось начинать дело быстро, и он сбился с тона.

— Доброе утро. Я ваш сосед снизу. Вы по утрам очень шумите, не даете спать нам с женой. Не знаю, чем вы там занимаетесь: как будто прыгаете, знаете ли… и еще…

Человек глядит на старика без интереса. Ждет, когда пенсионер замолчит, а тот замолкает быстро: он впервые видит лицо соседа вблизи, а лицо у него необычное…

— Правда? Простите, пожалуйста, я постараюсь потише. Спасибо, что сказали. Всего вам доброго!

Человек старался говорить повеселее, но сил нет. Он пошел своей дорогой, несколько раздраженный замечанием соседа. Пенсионер облегченно вздохнул, закрыл дверь и, стараясь бодриться, обратился к жене:

— Очень удачно получилось, этот парень как раз выходил из дома. Я высказал ему все, что о нем думаю, а он ни слова не возразил, честно говорю! Но видела бы ты его лицо вблизи! Невероятное дело, как будто…

Старика прервал громкий телефонный звонок. Жена заторопилась к аппарату.

— Это моя сестра…

Муж, рассердившись, что его перебили, пожал плечами и сделал радио погромче, чтобы супруга видела, как он недоволен. Пускай теперь зажмет ухо и кричит в трубку.

На улице человек надвигает на лицо бейсболку с большим козырьком, глаза прикрывает солнцезащитными очками. Он похож на туриста, бродящего по расплавленному асфальту столицы Франции. Машину удалось запарковать на самой Будапештской улице: в августе в Париже свободного места побольше. У него темно-синий «форд-сьерра» — модель двадцатилетней давности в превосходном состоянии. Человек с ней обходится предельно бережно и не может себе позволить даже малейшей поломки. Но сегодня он не будет рисковать и пользоваться машиной. Она у него на потом. Чем меньше видят его «форд», тем лучше. К тому же улицы, на которых он будет охотиться, очень тихие, досужий наблюдатель тотчас заметит необычное. Если он несколько раз медленно проедет по улице, есть риск, что его засекут. Последнюю разведку он сделает на метро и пешком.

* * *

Под вечер человек выходит из сада Трокадеро: там он сидел и смотрел, как парижане и туристы, ошалев от жары, купаются в фонтане. Переходит Иенский мост, проходит под Эйфелевой башней и направляется в долгий путь к Шестому округу. Идет вразвалочку, но к точно намеченной цели. Сначала останавливается перед большим домом на улице Королевского Высочества — довольно тихой, недалеко от Одеона и бульвара Сен-Жермен. Это старинное, очень красивое здание с громадной резной двустворчатой дверью, выходящей на улицу. Человек с удовольствием видит: окна на втором этаже открыты. Немножко медлит, открывает дверь универсальным ключом: такие выдают почтальонам, разносчикам пиццы и рекламы, а их размножают в тысячах экземпляров. Входит в парадное. Комната консьержки «закрыта на отпуск» — так написано на картонке, приклеенной к стеклянной двери. Он бесшумно идет вверх по лестнице, по ступеням, застеленным красным ковром. Затаив дыхание, прикладывает ухо к двери и слушает.