Любовь небесная, любовь земная - Андрей Федоткин

экипажа были исключены. Как говорилось выше, длительное пребывание группы людей в изолированном пространстве и так негативно влияет на психологическую атмосферу в коллективе, а когда в дело вступают любовь и ревность, тут уже однозначно жди беды. Но, видимо, на студентов данное правило не распространялось в виду их недолгого пребывания на станции.

Быстров, помогавший в разгрузке, слушал излияния Василия сначала с интересом, затем с недоумением и под конец с раздражением.

— Чего ты ноешь, тудым-сюдым? — не выдержал он. — Такую деваху красивую привёз, а ты недоволен.

— Да, недоволен! — окрысился Петрейкин. — Меня, может, девушка, на Земле ждёт, а тут такое искушение!

— Прямо ждёт? — удивился Быстров.

— Да… Прямо ждёт.

Ответ получился несколько менее уверенным, чем рассчитывал старший механик, но Быстров, кажется, не заметил этого.

— Надо же, — сказал он с искреннем восхищением. Затем его осенила какая-то свежая мысль: — Слушай. А с чего ты взял что ты Любе понравишься?

— Не понравлюсь? — с сомнением переспросил Петрейкин. Ему, видимо, казалось, что он просто не может не понравиться девушке.

— Может, ей я нравлюсь, — весело продолжал Быстров, — или ещё кто. Может, ей вообще Гришка приглянулся.

Оба подозрительно посмотрели на Кулесова и только тут сообразили, что с ним что-то не так. Григорий выглядел как человек, который потерял какую-то вещь и сейчас судорожно пытается сообразить где он её мог оставить. Глаза его остекленели и помутнели, лицо одеревенело, лишь губы двигались так, словно он что-то говорил.

— Гришка, ты чего?

Кулесов вздрогнул, посмотрел на Виталия и словно впервые его увидел.

— А, нет… Так, задумался что-то.

Петрейкин тяжело вздохнул — нехорошие предчувствия, скрежеща жвалами и сочно чавкая ложнощупальцами, потихонечку заползали к нему в душу.

После разгрузки Быстров нехотя отчалил, вытребовав у экипажа обещание не обижать практикантку и пообещав заявиться через две недели и забрать её домой. Нужно было приступать к более детальному знакомству и перераспределению обязанностей на станции в виду изменившегося штата. Старший механик решил про себя, что раз уж равенство полов закреплено в конституции, то распространяться оно должно не только на права, но и на обязанности, поэтому требовать с практиканта-девушки следует ровно как и с практиканта-парня. Правда, пару самых нелепых и жестоких заданий Петров всё-таки исключил. Разработав стратегию действий, Петров обрёл некоторое душевное равновесие и, ободрённый этим фактом, бодро проследовал в кают-компанию. Обрёл ли душевное равновесие Кулесов, сказать было трудно, но лицо его по-прежнему оставалось лицом человека, получившего лёгкое сотрясение.

За ужином Петров окончательно расслабился. Как выяснилось из разговора, у него с Любой была общая alma mater, и этот факт перевёл беседу в весёлое, чуть ностальгическое русло.

— А кто у тебя полупроводники ведёт?

— Доходягин Пётр Николаевич.

— Доходяга? Он работает ещё? Всё такой же злобный?

— Как собака злой. Полпотока зарезал в этом году.

— А кто у вас автоматизацию ведёт?

— Лаврушин.

— Такого не знаю. У нас Зуськина вела.

— Мелена Павловна сейчас завкаф.

— Зуськина завкаф? Ой, что творится-то!

Кулесов в этом разговоре не участвовал — он учился в другом институте. Он, конечно, мог рассказать о Вениамине Михайловиче Дуболоме — преподавателе астрофизики, регулярно сообщавшем студентам о том, что они все поголовно алкоголики и проститутки, или о восмидесятишестилетней преподавательнице теории струн Варваре Сидоровне Хетской, засыпавшей на своих лекциях, но подсознательно понимал, что его истории здесь никому не будут интересны. Петрейкин между тем разливался соловьём.

— Так я и не смог сравнительный анализ сделать, вложил вместо него пять пустых страниц для объёма и понёс сдавать. Значит, перелистывает он мою курсовую, доходит до раздела сравнительного анализа. Я аж замер, сижу еле дышу. И тут он закрывает курсовую, говорит: «Ну, ладно, с вами всё понятно» — и ставит мне четвёрку.

Девушка закатилась звонким переливчатым смехом. Кулесов помрачнел пуще прежнего и принялся сверлить взглядом Василия.

Женское общество преображает любого мужчину. Подросток в присутствии женщины старается выглядеть старше, старик моложе и даже законченный женоненавистник желает казаться женоненавистником элегантным и неотразимым. Григорию очень понравилась практикантка и он почти бессознательно принял позу, которая, по мнению Григория, придавала ему невероятно привлекательный вид. Он выпятил тощую куриную грудь, втянул, насколько сумел, пивной животик и попытался вальяжно откинутся в кресле, лицо у него при этом приняло такое выражение, какое могло быть разве что у тяжелоатлета, которому в момент поднятия рекордного веса родители сообщили, что он приёмный. Через некоторое время усилия Кулесова принесли свои плоды, и взгляд Любы обратился в его сторону.

— Вам плохо? — произнесла она взволнованно.

— Нет, — сдавленно прошипел Григорий, — всё в порядке.

— Вы как-то побледнели, — не отступала студентка.

— Устал, наверное, — предположил Петрейкин. — Время позднее. Пора спать.

Расположить студентку было решено на диване в кают-компании. Выдав Любе постельный комплект и объяснив принцип работы душевой кабины, инженеры отправились в спальный отсек.

— Ну, как тебе она? — поинтересовался Григорий.

— Да нормальная, вроде, девчонка, — беспечно ответил Василий. — Сработаемся. Опыта ей только не хватает. Ну, ничего. Завтра отправлю начищать поворотную мачту антенны полиролью. Чтобы сияла, как алмаз.

— А может, не надо? — робко предложил Кулесов.

— Как не надо? — воспылал праведным гневом Петрейкин. — Всё самое лучшее — молодым специалистам. Это же традиция.

— Ну, всё-таки, она девушка, — возразил Кулесов, постепенно приобретая приятный глазу малиновый оттенок. — Как-то неудобно.

— Неудобно, агроном, мухам клизмы ставить, — грозно ответствовал Петрейкин. — А она космонавт и, следовательно, обязана пройти боевое крещение.

Нехорошие предчувствия снова заскреблись в душе старшего механика. Он пристально оглядел астронома и вкрадчиво произнёс.

— А ты часом не влюбился в неё, а?

Окрас старшего астронома сменился на тёмно-пунцовый.

— Да нет. Ну… В смысле, хорошая девушка… Ну, жалко её и… Всё. — Тут Кулесов, которому сегодня мог позавидовать любой хамелеон, неожиданно побелел и, уставившись на Василия воинственным взглядом, почти прокричал: — А тебе какое на хрен дело?!

Василий, слегка опешив от такой реакции, смущённо пробормотал:

— Да, в общем-то, никакого.

— Ну и отстань тогда от меня. В конце концов ты ЧМО, а не психолог, — прорычал Григорий и, гордо развернувшись на каблуках, отправился к своей кровати.

ЧМО (человек, механизмы обслуживающий) было одним из самых обидных прозвищ, какими Кулесов удостаивал старшего механика. В обычных условиях Петрейкин не преминул бы отреагировать на столь вопиющее оскорбление залпом боевого остроумия в адрес наглого астрономишки. Но в данном случае он предпочёл промолчать. Нехорошие предчувствия постепенно трансформировались в твёрдую уверенность: Григорий влюбился. Влюблённый Григорий представлял из себя существо непредсказуемое и социально опасное. Начиная встречаться с той или иной девушкой, Кулесов (человек в обычных условиях невероятно упрямый и несговорчивый) постепенно перенимал все привычки и увлечения своей избранницы.