ИМ ХОчется этого всегда - Макс Нарышкин

— Но ты же всегда восхищаешься, когда читаешь его статьи?

— Я восхищаюсь тем, что он пишет их там, а не здесь. Трекалова я послать не могу. И точка. Своим творчеством он напоминает мне раннего Бунина. Очень раннего. Праздник пива — другое дело. Но интервью с убийцей-миллионером ему не по зубам, — сказал Боше так, чтобы в голосе не чувствовалось сомнения. — Мне не нужен в сенсационном материале художественный свист. Трекалов испортит все дело или выпустит Лисина на волю.

— Я думала, ты не слишком хорошо его знаешь.

— Достаточно, чтобы понять, что этот парень не для этой работы. В общем, звони в транспортный отдел насчет машины, а материал по взяточничеству передай Комарову… или нет, лучше Трекалову. Статья должна быть такой, чтобы не было понятно, то ли губернатор взял того, кто взял взятку, то ли губернатора взяли за взятку. Словом, чтобы было ясно только одно — губернатор замешан во взяточничестве. Как раз для Трекалова тема. Потом позвони в «Матросскую Тишину», сообщи, что едешь, чтобы тебе успели подготовить условия.

— Но сначала позвонить в транспортный отдел?

— Если, конечно, ты не можешь сделать три дела одновременно.

— Как насчет поездки в Анталью в сентябре?

— Ты ставишь меня в неловкое положение. Я не в силах тебе отказать, хотя точно знаю, что обязан это сделать… — Он постучал донышком стакана по столу. — И премия в тысячу долларов, если материал пойдет.

— Значит, ты не знаешь, что ему нужно от газеты?

— Женя… — Боше провел по ее лицу взглядом мудрого, понимающего в интервью с каторжанами человека. Ему нравилась эта девушка. И не только как сочинитель текстов. — Евгения, меня мало заботит то, что нужно Лисину. Но я понимаю совершенно ясно, что это интервью значит для «Слова». Ему еще не будет объявлен приговор, а мы уже нарисуем картину его последних дней на свободе в тех красках, которые больше импонируют Лисину.

Выйдя из кабинета Боше, Женя с довольной улыбкой пошла по коридору. Кондиционеры работали на полную мощь, и каждые десять шагов ее волосы весело взметались вверх под струями прохлады.

— Женя!

Обернувшись в сторону открытой двери кабинета, она вошла, хотя, если бы не задание, у нее не было никакого желания общаться с блатным журналистом. Блатного в нем было только то, что тесть Трекалова, ректор академии, где обучались сотрудники ФСБ, попросил Боше пристроить к себе малосведущего в вопросах журналистики зятя. Боше сдуру согласился, полагая, что ректоры академий ФСБ дерьмо в карман знакомым не кладут. Оказалось, что еще как кладут. И теперь решительный, но бестолковый паренек разъезжал по европейским спецкомандировкам только потому, что Боше, дабы урвать с паршивой овцы хоть шерсти клок, устроил к ректору на кафедру гражданского права только что отучившуюся в юридическом вузе и нигде не приглянувшуюся дочь. Надо полагать, что преподавала она в академии ФСБ ровно до тех пор, пока Трекалов был журналистом в «Московском Слове». Боше, профессионал и лауреат Пулитцеровской премии, сетовал на глупую дочь, на бестолкового Трекалова, однако делал это как-то обреченно, считая, видимо, что таковы сегодняшние реалии.

— Жень, как правильно пишется «Цеткин»?

— Не поняла.

— Ну, Цеткин, Цеткин, фамилия такая. Как правильно писать?

— Боже правый, — обалдела она, не сообразив сразу, что такие вещи нужно кому-то подсказывать, — возьми словарь и посмотри!

— Ладно, но на какую букву-то искать?

Оглянувшись, чтобы убедиться в том, что никто их не слышит, она перегнулась через плечо зарубежного спецкора и сдвинула в сторону стойку с вымпелом «Лучшему международному журналисту за 2006 год». Перед Трекаловым лежал конверт, который нужно было отправить по адресу, и беда заключалась в том, что адресат проживал на улице имени Клары Цеткин. Рядом лежал уже подписанный конверт, и там значилось: «Ул. К. Тсеткин, д. 32». Видимо, сама лингвистическая структура написанного вызвала у Трекалова какие-то сомнения, и он решил их развеять, попросив совета.

— Все правильно, — подумав, сказала Женя. — Клара — Тситкин, Эдуард — Тсеолковский.

Жара была ей уже не в тягость. Она ехала в служебной машине в «Матросскую Тишину», чтобы встретиться с человеком, сведения о котором она выудила из Интернета, задержавшись с выездом на час. Скупые сводки и газетные статьи в информационных электронных изданиях констатировали тот факт, что второго такого мерзавца, как Лисин, в Москве стоило поискать. Он представлялся ей высокого роста отморозком с бычьей шеей, употребляющим блатную речь вперемешку с нанотехнологическими понятиями. Оказалось же, что угадала только с ростом.

Игорь Лисин вошел к ней в кабинет для производства допросов, и она увидела хотя и высокого молодого человека, но без бычьей шеи и толстых пальцев. Он оказался мужчиной приятным, и лишь бледность от долгого пребывания в камере немного портила его интересную внешность. Чуть больше средней длины волосы были аккуратно зачесаны назад и открывали чистый, правильной формы лоб. Взгляд милый, немного потухший. Он окончательно разрушил в ней придуманный ею же образ кровожадного коррупционного тирана. А когда открыл рот, чтобы поздороваться, стало ясно, что он еще и голос имеет приятный и глубокий. Словом, он мало вписывался в образ злодея, с легкостью забиравшего чужие души, в образ, нарисованный коллегами из СМИ.

Переговорив на входе с женщиной в камуфляже и с бычьей шеей, размером с платяной шкаф, она выслушала правила нахождения здесь и, пропустив такие серьезные моменты, как, например, категорический запрет передачи подсудимому компаса и веревки, запомнила главное. У нее будет пять дней по два часа. За десять часов чистого времени обвиняемый в серии убийств владелец компании «Глобал» Лисин Игорь Игоревич должен начать и закончить общение с журналисткой. Пообещав не передавать так необходимый заключенному в московском СИЗО компас, она была потискана бабой, доказала, что в сумочке нет ножа и пистолета, и только после этого ее провели наверх. Через десять минут Лисина привели.

— У вас один час сорок минут, — сообщил надзиратель.

— Мне сказали, что у меня будет два часа.

— Время этапирования заключенного входит в этот период.

— Но почему тогда, черт вас побери, час сорок, а не час пятьдесят? — вспылила Женя, не замечая улыбки Лисина.

— Потому что мне заключенного еще обратно вести, — добродушно пояснил надзиратель и исчез.

— Не спорьте с ними, — попросил Лисин. — Это самое бессмысленное занятие после стояния в пробке на Кутузовском. Будем считать, что эти двадцать минут мы потратили на привыкание друг к другу.

— Мы получили письмо…

— Вот так бы мы, верно, и потратили эти двадцать минут, — перебил Лисин. — Я возьму на себя вступительную часть. Я обдумывал ее месяц, а у вас не было и трех часов, так что будем ценить время. Вас зовут Евгения…

— Просто Женя.

— А я Лисин. Игорь Лисин. С одной «с».