Что они несли с собой - Тим О'Брайен

* * *

Что они несли с собой, определялось отчасти званием, отчасти полевой специализацией.

Как старший лейтенант и командир взвода, Джимми Кросс нес компас, карту, справочник кодов, бинокль и пистолет сорок пятого калибра, который полностью заряженный весил 2,9 фунта. Он нес тактический фонарь-стробоскоп и ответственность за жизнь своих людей.

Радист Митчелл Сандерс нес PRC-25 рацию — убийственный груз — 26 фунтов с батареей.

Санитар Крыс Кайли нес брезентовый баул с морфином, плазмой, акрихином и хинином от малярии, бактерицидными пластырями, комиксами и всем, что положено нести медику, включая драже «M&M’s», которые выдавал, когда рана была совсем скверной, — общим весом почти 18 фунтов.

Самый крупный во взводе и в силу того пулеметчик Генри Доббинс нес M-60, который весил 23 фунта без снарядов, но почти всегда был заряжен. В дополнение Доббинс нес от 10 до 15 фунтов боеприпасов в патронных сумках и бандольерах на груди и за плечами.

И рядовые первого класса, и спецы четвертого класса оставались обычными «хряками», а потому несли стандартные винтовки М-16 с «прямым» газоотводом. Оружие весило 7,5 фунта незаряженное и 8,2 фунта с полным магазином на 20 патронов. В зависимости от различных факторов, например, от топографии и психологии, стрелки несли от 12 до 20 магазинов, зачастую в матерчатых патронных сумках или бандольерах, что добавляло 8,4 фунта минимум или 14 фунтов максимум. Если таковые имелись в наличии, несли комплекты для чистки М-16: поршни, стальные ершики и тюбики смазки, — всё это весило около фунта.

Некоторые «хряки» несли гранатометы М-79, каждый весил 5,9 фунта незаряженный, — сравнительно легкое оружие, если не учитывать боеприпасы, которые весили весьма существенно. Один патрон тянул на 10 унций. Как правило, тащили по 25 патронов. Но Тед Лейвендер, которому было страшно, нес 34 патрона, когда его подстрелили под Тхан Кхе, и рухнул под поразительной ношей — более 20 фунтов боеприпасов плюс бронежилет, каска, сухой паек, вода, туалетная бумага, транквилизаторы и прочее по мелочам, а также невзвешенный страх. Он свалился как подкошенный. Не было ни конвульсий, ни подергиваний. Кайова, который видел, как это случилось, сказал, что было такое впечатление, будто упал камень или большой мешок с цементом… Просто бух и замер, не как в кино, когда мертвый мужик корчится, извивается ужом или подергивается. Совсем не так, заявил Кайова. Бедолага свалился. И всё. Было ясное утро середины апреля. Лейтенанта Кросса терзала боль вины. Он винил себя. Они сняли с Лейвендера фляжки и патронные сумки, всё самое тяжелое, и Крыс Кайли установил очевидное: мол, парень мертв; и Митчелл Сандерс сообщил по рации, дескать, один американский солдат ПВБ — погиб в бою — и затребовал вертолет. Потом Лейвендера завернули в его плащ-палатку. Ребята отнесли его на сухое рисовое поле, установили защитный периметр и, рассевшись, курили травку мертвеца, пока не прилетел вертолет. Лейтенант Кросс держался в сторонке. Он мысленно рисовал себе гладкое молодое лицо Марты, думая, что любит ее больше всего на свете, больше своих людей, и теперь Тед Лейвендер мертв, потому что он так сильно ее любит и не может перестать о ней думать. Когда прибыла похоронная команда, взвод доставил Теда Лейвендера на борт. Потом они сожгли Тхан Кхе. Они шагали до сумерек, затем вырыли одиночные окопы, и той ночью Кайова все повторял и повторял: мол, это надо было видеть, как быстро это случилось, мол, бедолага рухнул, точно мешок с цементом. Бух, упал, — говорил он. Как мешок с цементом.

* * *

В дополнение к трем стандартным видам вооружения — М-60, М-16 и М-79 — они несли всё, что подворачивалось под руку: любое оружие или что угодно, что считалось подходящим средством убийства или выживания. В ту или иную минуту, в тех или иных обстоятельствах они несли М-14 и CAR-15, шведские «K» и пистолеты-пулеметы[5], захваченные АКА-47 и китайские штурмовые винтовки, русские гранатометы РПГ-7 и карабины Симонова, «Узи» с черного рынка и «Смит и Вессон» 38-го калибра, легкие противотанковые гранатометы М72 и обрезы, штыки и дубинки, а еще пластиковую взрывчатку. Ли Странк нес пращу, он называл ее оружием последнего боя — на крайний случай. Митчелл Сандерс нес кастет. Кайова нес оперенный томагавк деда. Каждый третий или четвертый нес противопехотную мину «клеймор» — 3,5 фунта с детонатором. Все несли осколочные гранаты — по 14 унций каждая. Все несли как минимум по одной дымовой шашке M-18 весом в 24 унции. Кое-кто нес гранаты с CS[6], то есть со слезоточивым газом. Некоторые несли белые фосфорные гранаты. Они несли все, что могли на себя взвалить, и еще пару фунтов сверху, включая безмолвное благоговение перед ужасающей мощью того, что несли.

* * *

В первую неделю апреля, еще до того, как погиб Тед Лейвендер, Марта прислала старшему лейтенанту Джимми Кроссу талисман на удачу. Это был простой гладкий камешек, унция самое большее. Гладкий на ощупь, молочно-белый, с вкраплениями оранжевого и лилового, овальный, как крошечное яйцо. В сопровождающем его письме Марта писала, что нашла камешек на побережье в Джерси, там, где земля соприкасается с водой, нашла его в тот момент, когда прилив достиг пика, — в мгновение, когда стихии едины и одновременно разделены. Как раз мысль о единении и раздельности, отмечала она, подтолкнула ее подобрать камешек и несколько дней носить в нагрудном кармане, где он казался совсем невесомым, а потом послать его по почте, по воздуху, самолетом, как знак самых истинных ее чувств к нему. Лейтенант Кросс счел это романтичным, но невольно спрашивал себя, а каковы же ее истинные чувства к нему и что она имела в виду под «единением и раздельностью»? Он гадал, какую роль сыграл прилив в тот день на побережье в Джерси, когда Марта увидела камешек и наклонилась, чтобы спасти его от волн? Он воображал голые стопы Марты. Марта ведь поэтесса, с восприимчивостью и повадками поэтессы, и ноги у нее наверняка загорелые и босые, ногти на ногах без лака, глаза ясные и серьезные, как океан в марте месяце, и, хотя это было мучительно, он задавался вопросом, кто был с ней в тот день? Он воображал, как пара теней скользит по полоске песка там, где стихии едины и одновременно разделены. Умом он понимал, что это фантомная ревность, но ничего не мог с этим поделать. Он так ее любил. На марше все те жаркие дни начала апреля он нес камешек во рту, поворачивал его языком, чувствуя на языке морскую соль и влагу. Мысли у него блуждали. Ему трудно было сосредотачиваться на войне. Например, он приказывал взводу выступать цепочкой по одному и держать глаза и уши открытыми, а сам проваливался во сны наяву и представлял себе, как босиком идет по побережью в Джерси, идет бок о бок с Мартой и ничего не несет. Он ощущал, что поднимается, взмывает куда-то, и кругом только солнце, волны и мягкий ветерок, сплошь любовь и легкость.

* * *

Что они несли с собой, разнилось от задания к заданию.

Когда их забрасывали к горам, они несли москитные сетки, мачете, брезент и дополнительные репелленты.