Невеста на удачу, или Попаданка против! - Ирмата Арьяр

Не повезут же меня выдавать замуж такую растрепанную, босую, в разодранном платье. Проще признать, что невеста сошла с ума или слегла в горячке от счастья, все меньше позора семейству.

Представляю, какие сплетни поползут. И предвкушаю, как будет бледнеть и кривиться старая баронесса.

Паучиха.

Это ее мечта — если не убить, то ограбить и как можно выгоднее продать троюродную племянницу. Хотя какая я ей племянница?

Я — Тамара Коршунова, три года назад я попала в тело пятнадцатилетней дочери графа Барренса. Это надо помнить.

Я выдохнула, страх и азарт медленно отпускали меня. По виску стекала капелька пота.

Жарко. А я дева нежная, мне в обморок полагается падать, а не гонки с опекуном устраивать. Хорошо, окно приоткрыто, даже решетка поднята.

— Где эта мерзавка малолетняя? — зычно орал мой опекун. — Найдите мне ее! Она не могла никуда ни убежать, ни спрятаться! Не в колодец же бросилось это отродье гварки. Проверьте колодец!

— Лестницу! Лестницу несите! — раздался вопль. Только у нашего садовника такая луженая глотка.

Я улыбнулась. Кроме горничной Лисси еще старый садовник Бер посвящен в мой план и затянет поиски как можно дольше. Наверняка ни одной пригодной лестницы в хозяйстве не найдется.

А в колодце простыня белая должна плавать, свадебное платье утопленницы изображать. Час назад горничная туда бросила и шелковую простыню, и большой лоскут тюля. Даже если простыня утонула, клочок тюля вполне сойдет за фату. Барон, конечно, горничную допросить может, но Лисси — кремень. Не предаст. Она уже три года меня жалеет и покрывает, с тех пор как родители Тиррины погибли и сорокалетний вдовец, барон Гинбис, назначен королевским указом моим опекуном.

Он бы и сам на мне женился из-за приданого, если бы не прямой запрет местного короля. Дай Небо его величеству долгих лет и здоровья!

Я с наслаждением опустилась прямо на пол, вытянула ноющие от бега ноги, поправила роскошные, кое-где порванные кружева платья. Пусть мнутся и пачкаются в пыли. Пусть. Не жалко. На мое наследство куплены. Гинбисам меньше достанется.

Когда я по привычке расправляла складки, залюбовалась помолвочным кольцом, переданным мне вчера от жениха. Огромный и баснословно дорогой бриллиант так ярко сверкнул в луче солнца, что я перепугалась, как бы кто снаружи не заметил. Повернула перстень камнем вниз. Очень неудобно, но потерплю.

Даже страшно представить, каким был бы камень на венчальном кольце. С куриное яйцо? Хорошо, что я этого не увижу.

Как и самого жениха.

О предстоящей свадьбе я узнала вчера за обедом.

— Дорогая, с днем рождения. А у нас для тебя подарок! — ехидно улыбнулась баронесса, делая знак сыну. — Ирвин, сыночек, вручи ей.

Гинбисы никогда ничего мне не дарили за три года, потому я напряглась. И не зря. Опекун поднялся из-за стола и положил передо мной коробочку и лист гербовой бумаги.

— Сегодня тебе исполнилось восемнадцать, Тиррина, — с некоторой даже торжественностью сообщил он. — Ты вошла в брачный возраст и завтра выходишь замуж.

И навис за плечом, огромный, как медведь. Он ужасал размерами и непропорционально маленькой головой с лысым черепом и выдвинутой вперед челюстью с мощным подбородком. На человека он походил столь мало, что бродили слухи, будто графиня изменяла мужу с гобри, как называлось племя «скальных людей», из которых обычно нанимали охрану для устрашения грабителей. Только у нищих Гинбисов нечего было грабить, пока Ирвин не стал моим опекуном.

— Как — замуж? — Сердце упало в пятки. — Уже? За кого?

— О, это блестящая партия для такой невоспитанной уродливой дикарки! — оскалилась старуха, сидевшая напротив меня за столом.

За три года можно было бы привыкнуть к тому, что она каждый день пытается втоптать меня в грязь по любому поводу, но самый излюбленный ее конек — мое «уродство». Ослепительная Тиррина, уже в пятнадцать лет считавшаяся чуть ли не первой красавицей королевства, после пожара получила такие ожоги, что все ее завистницы теперь злорадно ухмылялись.

За три года магического лечения на теле не осталось почти никаких следов, хотя, как мне рассказывала Лисси, моя кожа еще не вернула былое сияние и нежность.

Светлое Небо, о каком сиянии мечтать, если не исчезло главное — необычный след на лице, не сводимый никакой магией! Именно из-за этого ожога каждая престарелая тварь шипела о моем уродстве.

Их бы в наш мир отправить всех скопом, прямиком в салон тату. Тогда бы они поняли, что красота — это всего лишь мода. Мне, Тамаре Коршуновой, охряный след странного ожога даже нравился.

Больше всего он походил на изящную татуировку невиданного хищного цветка-спрута. Необычный «вьюнок» с зазубренными остроконечными листьями-щупальцами уселся на правом виске и пустил жадные щупальца к брови и на скулу.

Правда, никто, кроме меня, не узнавал в ожоге растение, а видели лишь безобразное, как спрут, пятно. Горничная Лисси говорила, что иногда ей кажется, будто «щупальца» шевелятся, и это вгоняло ее в такой страх, что девушка роняла расческу.

«Вьюнок» жил своей жизнью. Иногда ожог невыносимо зудел, чуть-чуть подрастал или, наоборот, уменьшался в размерах. Иногда кожу на правом виске стягивало холодом или обдавало жаром. Рисунок веточек слегка менялся, выползал то на лоб, то на скулу. И это пугало — не хотелось, чтобы лицо превратилось в подобие карнавальной маски.

Целители только руками разводили — никогда с таким не сталкивались. И как избавить от устрашающего украшения, которым не пристало щеголять благородным девицам, не знали. Единственное, что они могли рекомендовать, — носить маску. Они бы еще паранджу мне предложили!

Я не прятала ожог, а всячески демонстрировала и требовала у Лисси, чтобы она мне забирала волосы в пучок.

— Мой ожог не уродливее, чем ваши морщины, тетушка, — парировала я. — А что до воспитания, то мне просто не с кого брать пример за этим столом.

— Тварь! — взвизгнула баронесса.

Потеряв к ней интерес, я повернулась к опекуну. Всегда садилась за стол так, чтобы этому безмозглому шкафу портил аппетит мой «вьюнок».

— Я задала вопрос, на него никто не ответил. За кого вы выдаете меня замуж, братец? Какой дурак позарился на «уродливую невоспитанную дикарку»? Надеюсь, он достаточно богат и знатен?

По квадратной морде Ирвина поползла не просто злорадная, а какая-то плотоядная усмешка.

— Не беспокойся, сестрица. И богат, и знатен. Так богат, что ему чихать на твое приданое. Наследство графа Барренса останется под моим управлением до твоего совершеннолетия, а это еще три года, дорогая. Примерь колечко.

Опекун раскрыл коробочку, и алмазные блики, казалось, осветили всю столовую. Баронесса алчно всхлипнула и подалась вперед, челюсть ее задрожала, а в хриплом стоне прозвучало неподдельное сладострастие: