Двоечник - Игорь Владимирович Марков

– Тем более прелесть, – засмеялась она и вернулась на своё место.

Я уставился на ножик. Не зря всё-таки крестоносцы называли эту страну Святой Землёй: каких чудес здесь только не случается. Я искоса посмотрел на собеседника. Он не заметил моего взгляда. Убрал ножик в сумку и что-то там перекладывал.

Для описания подобной ситуации лучше всего подошёл бы литературный штамп: прошло много лет, но он почти не изменился; или наоборот – много воды утекло с тех пор, и его стало не узнать. Но ни то, ни другое я не мог сказать о своём соседе по туристическому автобусу. Я вообще не помнил, как он выглядел в семьдесят четвёртом году, тем более, что прошло уже больше тридцати лет. Я даже не помнил, как его зовут. Но я хорошо знал его. Знал, что из обломков стальных пилок он делает красивые маленькие ножики с резными костяными рукоятками. Знал, что он жил в деревне, где-то на Урале или в Башкирии. Знал, что с ним случилось в июле того года. Вообще много чего о нём знал, потому что прожил с ним две недели в одной дырявой армейской палатке неподалёку от города Ленинграда, когда поступал в ту же Академию, в которую, кстати, поступил, и через пять лет благополучно окончил.

– Меня Лёня зовут, – представился он и протянул руку. – Я смотрю, вы тоже один путешествуете. Если не возражаете, можем на сегодня организовать компанию. Пока экскурсия не кончится. Вы, как я понял, тоже из России?

«Точно, Лёня, – вспомнил я. – Его зовут Ленар. Сокращённо Ленинская Армия».

– Да. – Я пожал протянутую руку и назвал себя.

Он меня не вспомнил, и я, почему-то, не захотел ему напоминать.

– Да – не возражаете? Или да – из России?

– И то и другое. Я из Москвы. Точнее из Подмосковья. А в Тель-Авив к родственникам приехал на несколько дней, надо кое-какие семейные дела уладить. Через два дня назад улетаю.

– И я к дочери приехал. Она у меня, представляете, за палестинца вышла, живёт в Вифлееме. Я к ней в гости, как на свидание в зону езжу. От Иерусалима на такси до забора, потом пешком через КПП, а за забором уже на их такси до церкви Рождества. Там и встречаемся. Неисповедимы пути господни, как оказалось. И как прикажете к этому относиться?

– Смириться, – сказал я. – Христос, как говорится, терпел и нам велел.

– Это для христиан. А я, как бы, мусульманин…

– В каком смысле «как бы»?

– В том смысле, что не христианин.

– Не понял.

– Ну в том смысле, что я не русский и в бога не верю. Я родился в Башкирии, в деревне. Но как-то всё время мимо религии. Отец был председателем колхоза, партийным, естественно. Дед тоже до войны был типа сельским интеллигентом – боролся с безграмотностью. Прадед в Гражданскую погиб, в борьбе за советскую власть. Меня по-башкирски зовут Ленар. Лёня – это для простоты общения. Расшифровывается, как Ленинская Армия, но, на всякий случай, по-арабски означает Свет Аллаха.

Он засмеялся. Я тоже.

– А что у вас там с еврейским вопросом произошло? – напомнил я.

Мне очень захотелось через столько лет услышать его версию той истории, которая поразила меня в семнадцатилетнем возрасте, показав, что не всё на этом свете зависит от нас самих и наших поступков. Есть ещё тупая сила, противостоящая нам без какого-то особого умысла. Не пытающаяся победить или унизить нас, а так, просто, сбивающая с ног, не задумываясь. Так сбивает альпиниста в пропасть снежная лавина, только потому, что ветер в атмосфере неожиданно сменился, и где-то на вершине горы подтаял и треснул ледник.

– Как я уже вам говорил, – начал свой рассказ Ленар, – я родом из Башкирии. У нас было большое село…

«Четыре сотни дворов», – вспомнил я его рассказ тридцатилетней давности.

Деревня была настолько большой, что все местные дети учились в настоящей средней школе, после окончания которой получали законный аттестат зрелости, и могли с ним поступать в любой вуз страны. Но это теоретически. Практика, которая, как известно, критерий истины, показывала несколько другое.

Лёня считался очень хорошим учеником, особенно по математике. Ему даже выдали почётную грамоту от директора школы и комитета комсомола, подтверждающую способности к точным наукам. Но когда мы готовились к первому экзамену – письменной математике, выяснилось, что у него, как ни странно, есть затруднения с логическим мышлением.

Например, он мог без запинки повторить любую формулу из учебника, типа «квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов», и мог красивым почерком написать её на бумаге: «це квадрат равен а квадрат плюс б квадрат»; но, как только ему предлагали решить задачу, где вместо букв надо было подставить цифры, его мозг чудесным образом отключался. Лёня представлял себе математику, не в виде универсального инструмента для вычислений, а как какой-то многомерный кристалл, в котором многочисленные грани и рёбра крепко связаны между собой магическими параметрами и правилами. Тем не менее, если ему объяснить, что никакой разницы между буквами и цифрами в алгебраических формулах нет, он быстро понимал в чём проблема. За ту неделю, что мы готовились к первому экзамен, Лёня научился решать многие задачи самостоятельно. Однако, раздел логарифмов ему так и не сдался.

Он хотел стать военным лётчиком. А кем ещё должен хотеть стать умный и здоровый деревенский парень, проживающий в эпоху развитого социализма в самом центре великой державы, прикрытой железным занавесом от происков мирового империализма? Мода на программистов-кибернетиков в его деревню на границе Европы с Азией ещё не пришла, а благородные профессии сельского врача, учителя и агронома уже не привлекали.

Не смотря на внушительные для российской глубинки размеры, деревня была не очень-то благоустроена. Электричество – слава партии большевиков – у них там было, но остальные жилищно-коммунальные услуги каждый коммунист и беспартийный обеспечивал себе сам, как мог. Воду черпали вёдрами из колодца, дома отапливали дровами, о центральной канализации никто и не мечтал.

– Деревня у нас была большая, а автобуса не было, – услышал я голос Ленара.

Я знал, что он мне сейчас расскажет. Эту диккенсовскую историю, которую он считал нормой жизни, я уже слышал от него много лет назад…

Чтобы поступить в военное училище, десятиклассник ещё в марте-апреле должен был подать заявление в районный военкомат и пройти медицинскую комиссию. Мой военкомат находился на соседней улице, а город, в котором размещался военный комиссар его района, находился на расстоянии сорока километров от Лёниного дома.

Личных машин в деревне