Ричард Длинные Руки - сеньор - Гай Юлий Орловский

Он сделал паузу, я пробормотал:

– Понимаю. В смысле, жажда подвигов, то да се…

– Да, Зло собралось на юге, – согласился отец Дитрих. – Некоторые отцы церкви даже говорят, что там и зародилось, но это спорно, спорно и ведет к опасным последствиям. Словом, доблестный сэр Галантлар и стремился переломить копье о грудь самого дьявола. А потом скрестить с ним меч…

– И что же случилось? Погиб?

Отец Дитрих покачал головой.

– Представьте себе, нет. Сумел пройти на юг, как никто далеко из христианских рыцарей. Побивал зло, восстанавливал справедливость, защищал вдов и сирот, рубил драконов и черных рыцарей смерти, наконец достиг одной из обителей зла, крепости могучего колдуна. Тот в своих владениях поклонялся дьяволу, приносил кровавые жертвы… Вы не поверите, сэр Ричард, но сэр Галантлар в сопровождении всего одного оруженосца сумел одолеть врага! Он захватил замок, там оказалось много старинных реликвий… Сэр Галантлар спешно отослал обратно оруженосца, тот и рассказал все. Но, увы, мы не успели послать священников, в наши земли вторглись войска Аносия Кровавые Ножны, потом императора Карла, а теперь все земли кишат бандами разбойников. Святых отцов пришлось бы сопровождать большому отряду, а у нас каждый воин на счету…

Мое сердце стучало часто, сильно, я едва сумел выговорить, стараясь голос держать ровным:

– Мне нужно проверить дорогу?

– Да, сэр Ричард. Сэру Галантлару передайте наше благословение, сообщите, что вот-вот сумеем туда отправить двух-трех святых отцов. Думаю, что к вашему возвращению папский нунций уже вернется в Срединные королевства.

– Спасибо, отец Дитрих!

– Мы здесь, в пограничье, – сказал отец Дитрих медленно, – по-другому смотрим на вещи. Вы только что сказали, что церковь должна быть не из камней или бревен, а из ребер… Мы это понимаем, но этот нунций из Срединных королевств, боюсь, предпочитает более заметные доказательства приверженности. Есть церковь у человека в сердце или нет, сразу не заметишь, а что распятия у вас в доме днем с огнем – это как? Ни в спальне, ни в столовой… Вы хоть одну молитву знаете?

Я усмехнулся, прямо посмотрел ему в глаза.

– А вдруг я, как те два отшельника на острове? Недавно услышал историю, как один ревностный епископ объезжал с миссионерской миссией пограничье и запограничье, сеял слово божье, учил молитвам, объяснял правила причастия, а ему рассказали местные, что поблизости на диком островке, где ничего не растет, уединились двое отшельников, что проводят время в молитвах и размышлениях. Он сел в лодку, погреб к островку, отыскал обоих, одобрил их служение господу, но ужаснулся, что старики так и не выучили ни одной молитвы. Остался с ними на три дня, учил, они добросовестно повторяли, но память уже не та, снова забывали, и он снова и снова учил, пока не запомнили. Наконец сел в лодку и погреб обратно. И вдруг видит: бегут вдогонку по воде, аки посуху, оба, машут ему. Он остановился, добежали, упали на колени и взмолились: «Отец, забыли мы, как молитва-то начинается!» Тут уж епископ сам им поклонился и в страхе божьем признал, что их святость неизмеримо выше…

– В упорядоченном обществе все должно быть упорядочено, – сказал отец Дитрих мягко. – Случай с отшельниками мог быть только на пограничье, где еще не установились правила, обряды… А в обществе с детства учат, как надо и что надо. Нунций едет из мира, где пониманию учения Христа, как и обрядам, учат с колыбели… Там каждый ребенок, садясь за стол, скажет благодарственную молитву. А вы хоть пару слов из нее знаете?

Я широко улыбнулся.

– А на фиг господу мои молитвы?

Он покачал головой, лицо было печальным и серьезным.

– Молитвы не богу нужны, а самим молящимся. Все-таки вы, сэр Ричард, уже паладин, что явилось, как вы догадываетесь, и для нас совершеннейшей неожиданностью. Если честно, церковь поступок наших братьев-монахов не одобрила, хоть и… поняла. Но, в любом случае, что сделано, то сделано. Вы – паладин, а это, знаете ли, обязывает…

Я стиснул зубы. Даже чертово рыцарство привалило нежданно-негаданно, а после нашего с сэром Гендельсоном рейда в Кернель тамошние настоятели монастыря ввели меня в сан паладина. Или в чин. Или присвоили звание. Для меня слово «рыцарь» было лишь обозначением сословия, как купец, банкир или предприниматель, я жил в эпоху, когда каждый сопляк – стыдно признаться, полгода тому назад я тоже был им – постоянно разоблачает всех и вся, испытывая гнусненькую радость, что и остальные, оказывается, писают и какают, как и он, даже самые великие и умные, и что все эти рыцари на самом деле были тупыми и злыми дураками, а в Крестовые походы шли только с целью пограбить, понасиловать, что все клятвопреступники…

Здесь, в Зорре, я увидел, что высочайшая мораль рыцарей – норма, само собой разумеющееся. Конечно, всегда найдется один-другой ублюдок, который сочтет, что куда выгоднее насрать на эту мораль, выгоднее украсть, сподличать, нарушить клятву верности, но другим рыцарям, королям, герцогам нужны сотоварищи верные и честные, на которых можно положиться, чьи клятвы обязательны, кто не ударит в спину, не предаст, кто верность и честь ставит выше каких-то материальных выгод. Но я жил в мире, где всякая мразь, будучи не в состоянии вылезти из мрази, но понимая, что она все-таки мразь, старается обгадить и опошлить все, до чего может домразиться. И тем самым, не умея подняться, она старается обгадить сверкающие вершины и принизить до своего мразевого уровня. Потому у нее, мрази, нет людей, что делают что-то во имя идеалов, а все только по Фрейду, только по учебникам рыночной экономики, когда продавай и предавай всех, ничего святого нет, да и не было, все эти подвиги прошлого – выдумка, потому я, мол, вовсе не мразь, а нормальный и приличный член общества, ибо то, что считалось в дикие времена подлостью, в наше цивилизованное время просто узаконенная моралью рыночная конкуренция…

Но я читал свидетельства очевидцев еще моей истории, как в 1291-м тамплиеры героически обороняли Акру, чтобы жители успели сесть на корабли, как семьсот рыцарей ринулись на восемьсот тысяч сарацин и опрокинули, обратили в бегство, как героически тамплиеры и тевтонцы сражались в кольце врагов и отказывались сдаваться в плен, как уносили тела товарищей с поля боя и несли через пустыню, под палящим солнцем, изнемогая от жажды, сами умирали, но отдавали последние капли воды раненым. Это были простые рыцари. Какой грабеж? Их вели идеалы. Но и это, как говорят в рекламе, еще не все, еще не вершина доблести. Есть рыцари из рыцарей, более высокая ступень – паладины. Даже в бою паладин стоит десятка обычных рыцарей, это я знал еще со школы. Паладинами становились там, в Крестовых походах, где драться учились не на турнирах, а в жесточайших боях, паладины в плен не сдавались, знали, пощады не будет, сарацины их не просто убьют, а сперва искалечат, потом замучают насмерть.

Отец Дитрих сказал невесело:

– Герцог Веллингберг и отец Антоний не разобрались в спешке…

Я промолчал, отец Дитрих прав. Крепость рыцарей-монахов доживала последние дни, но мы с Гендельсоном успели, успели в последний миг. Монастырь был спасен, и настоятель под одобрение израненных паладинов прямо на обломках выбитых врагом врат посвятил меня в паладины. Ему просто в голову не могло прийти, что такой подвиг совершил не совсем… достойный паладинства.