Отпущение грехов - Марина Серова

Докукин же сплошь и рядом выдавал такие перлы рассеянности, наивной халатности и детски-недоуменного отношения к жизни, коих хватило бы на десять Жаков Паганелей. Последний же, как то известно из Жюля Верна, перепутал теплоход с малотоннажной паровой яхтой, в результате чего вместо Индии отправился в Чили, где пунктуально изучил португальский язык вместо испанского.

Все это были невинные недоразумения по сравнению с теми переплетами, в которые то и дело попадал Николай Николаевич Докукин.

То он проваливался в канализацию и, протащившись по ассенизационным стокам едва ли не полкилометра, падал в Волгу. То садился не на тот поезд и благополучно засыпал на третьей полке, вообще-то предназначенной для багажа, и, не замеченный таким образом контролерами, просыпался черт знает где, после чего долго разбирался, куда его занесло. То выпивал двести граммов водки (а надо сказать, что он совершенно не умел пить) и попадал в вытрезвитель, где начинал ратовать за права индейцев Северной Америки и китайцев-рикш, в результате чего получал несколько ударов по почкам. То его задерживали сотрудники УБОПа по подозрению в принадлежности к преступной группировке, промышляющей угоном машин, причем ему инкриминировали техническое исполнение этих угонов: демонтаж сигнализации, блокираторов, мультилоков и прочих хитромудрых штучек и так далее. А этот человек не то что сигнализацию вырубить – он вообще постоянно забывал, как включать двигатель, и коронным приемом в его вождении было филигранное вписывание в бордюр, столб или мусорный контейнер, непременно до отказа заполненный зловонными отбросами.

Но последнее его приключение затмило все предыдущие.

Коле Докукину повезло.

Коле Докукину повезло в кои-то веки – впервые с тех пор, как в далеком детстве он сфабриковал взрывное устройство, которое упорно смывал в унитаз после того, как ряд попыток подорвать трамвай или поезд самопальной миной успехом не увенчались: взрывчатка не взрывалась!

В конце концов устройство все же сработало – в тот момент, когда его создатель уже потерял на это надежду. Унитаз разлетелся вдребезги, а двенадцатилетний Коля Докукин просто чудом избежал смерти от прямого попадания увесистых и острых осколков.

И вот – четырнадцать лет спустя ему повезло снова. Причем весьма крупно: он выиграл в лотерею больше миллиона рублей. Или больше двух миллионов – я так и не успела узнать точную цифру.

И вот в связи с чем.

Ранним воскресным утром, когда я, по обыкновению, нежилась в постели, предполагая таким образом проводить время часов до двенадцати дня, раздался звонок. Нет, даже не телефонный, хотя и это было бы для меня целым стихийным бедствием – особенно если учесть, что тетя Мила уехала погостить к одной старинной подруге.

Звонок был в дверь: кто-то пожаловал с возмутительно ранним визитом.

Я повернулась на другой бок и попыталась вообразить, что этот звонок всего лишь обрывок нелепого сна. Мне это почти уже удалось, когда он прозвучал снова. Потом еще и еще.

Кто-то определенно горел нешуточным желанием лицезреть госпожу Охотникову Евгению Максимовну. То бишь меня.

Такая настойчивость рано или поздно должна быть вознаграждена – хотя бы из соображений собственного спокойствия. Кому приятно слушать трезвон на протяжении нескольких минут? Тем более, что это мог быть особо нетерпеливый клиент, которому буквально позарез требовались услуги высококлассного телохранителя или, боже упаси, детектива, которым мне нередко приходилось работать.

Простонав короткое, но в высшей степени содержательное ругательство, я накинула халат и, мазнув сонным взглядом по огромному зеркалу в прихожей, постаралась придать своему лицу выражение максимальной бодрости и свежести.

Поколебавшись, я открыла дверь.

И тут же замерла в потрясении.

Первое, что я увидела, был просто чудовищный по размеру букет алых роз. Правда, стоит заметить, что розы были несколько вялые, и, по всей видимости, их всучил раннему визитеру какой-то ушлый продавец, вознамерившийся впарить подувядший просроченный товар особо тупому покупателю. И это удалось.

Самого гостя не было видно до тех пор, пока букет не дернулся в сторону и половина его с легким издевательским шелестом не осыпалась на пол.

Моим глазам открылось лицо человека, от которого я меньше всего могла ожидать цветов. Тем более роз, пусть даже и слегка некондиционных.

Это был маленький, низенький, бесформенный мужичонка с нелепо торчащими во все стороны редкими волосами и простеньким личиком неотесанного деревенского увальня, которого неизвестно зачем угораздило дорваться до города. С этого-то личика смотрели подслеповатые водянисто-голубенькие глазки за стеклами круглых очков, широко, по-детски раскрытые и периодически выдающие серии конвульсивных частых-частых морганий. Непомерно длинный, горбатый, изрядно скошенный набок нос с шевелящимися ноздрями крутился во все стороны, отчего его счастливый обладатель сильно смахивал на обнюхивающую углы и стены крысу.

На затылке этого писаного красавца лихо – а-ля «собака на заборе» – сидел котелкообразный головной убор, вероятно, скопированный со шлема преславного идальго Дон Кихота Ламанчского.

Ко всему прочему в тот момент, когда я открыла дверь и остолбенело уставилась на почтившее меня визитом чудо в перьях, «чудо» втянуло ноздрями аромат роз и чихнуло так, что остаток букета рухнул прямо к моим ногам, а очки соскочили на кончик носа нежданного гостя.

– Будь здоров, Коля, – произнесла я. – Чего это ты в такую рань? И розы… это что, мне?

– Т-тебе, – отозвался тот и начал подбирать их с пола. Потом меланхолично сунул их мне и, пробормотав под нос что-то маловразумительное, буквально ввалился в прихожую, пребольно отдавив мне левую ногу. Правда, тотчас же он исправил свою оплошность, отдавив вдобавок и правую.

– Ох! – воскликнула я, сжимая обеими руками благоухающее нагромождение цветов, и попятилась. – Ты, Коля? Что-то… случилось?

– Ага! – гордо произнес он и, сняв свой чудный котелок, пригладил ладонью затылок. По всей видимости, Николай долго причесывал и прилизывал свои непослушные белесо-серые волосы, но на макушке тем не менее непокорно топорщился фрондирующий вихор, а челка представляла собой нечто до плачевности смахивающее на старую щетку. – Случилось! Разве… разве ты не видишь?

И, не давая мне опомниться, тут же вывалил на меня сообщение о своем счастливом выигрыше. Пока он вещал, я пристально рассматривала его оказавшуюся совершенно новой одежду (а надо упомянуть, что до этого г-н Докукин несколько лет ходил в одном и том же сереньком плаще и брюках времен развитого социализма).

На сей раз он был в новом костюме-тройке, который несколько мешковато сидел на его нескладной фигуре, но тем не менее выглядел довольно сносно. Да и легкое пальто, которое он нахлобучил на вешалку так, что та едва не рухнула, было довольно приличным и, по всей видимости, не самым дешевым.