Все зло в шоколаде! - Юлия Фирсанова

С этими уже не настолько горькими, как поутру, нарочито разумными мыслями Ивка добралась до замшелой каменной скамейки у родничка. Присела, вытянув натруженные с непривычки и натертые новыми полусапожками ноги, распустила завязки на мешке с пожитками и сама не заметила, как умяла все съестное, что ей дали в дорогу: хлеб, колбасу, поджаристые пирожки.

Очнулась она, лишь бросив в рот последний кусок мягкого сыра и запив его водой из чаши родничка. Вернули девушку в печальный реальный мир вовсе не мрачные мысли о конечности запаса продовольствия, а непонятные звуки, раздавшиеся слева из кустов.

Это был то ли кашель, то ли хрип, слитый со щелчком. Ивка машинально затянула завязку на мешке и повернула голову. Тонкий раздвоенный язык мелькал в алой пасти некрупного чудовища. На нее с очень знакомым выражением – именно так она сама разглядывала фирменный ягодный пирог Лайжи – смотрели круглые золотые зенки.

Характерный щелчок повторился, а вслед за ним щелкнуло и в голове. Всплыла толика информации из бестиария в домашней библиотеке. Любила его полистать, обмирая от страха, домашняя девочка.

«Жало свое хвостокол хранит в костяном чехле, который раскрывает перед ударом по жертве», – так было написано под гравюрой в роскошной тяжелой книге.

«Я – эта жертва», – четко осознала растяпа и неловко вскочила со скамьи. Вроде и не она совсем недавно рассуждала о собственной никчемушности и почти пришла к мысли свести счеты с жизнью. Может, что-то такое и было, мало ли чего она в растрепанных чувствах навыдумывала. Сгинуть вот так, в двух часах ходьбы от родового замка, став завтраком для зверя, почему-то переступившего защитный контур у дороги, Ивка не желала совершенно.

Ужас накрыл княжну с головой. Девушка понеслась вперед, не разбирая дороги, путаясь в юбке, царапаясь о ветки, хлещущие беглянку по лицу и рукам. На правом запястье затянулась петля дорожного мешка, цеплявшегося за кусты. Почему-то ринулась невезучая девица вовсе не на проезжий тракт, где ей могли бы помочь отогнать монстра, а вглубь леса.

Зверь, наверное, сам опешил от странного поведения добычи. Может, даже призадумался над ее пригодностью в пищу. Но спустя несколько мгновений задачка была решена не в пользу Ивки. Хвостокол начал преследование. Был он не самым крупным, быстрым и далеко не самым опасным из тварей в лесных владениях князя. Но упрямством хищник отличался неимоверным. Если решил загнать добычу, будет преследовать до конца. Разумеется, чаще всего до конца добычи.

Всхлипывая от страха и жалости к себе, чувствуя, как усиливается с каждым шагом колотье в боку и горят легкие, Ивэйда бежала, спотыкалась, падала, снова вставала и снова бежала, чувствуя, как все ближе раздается прищелкивание преследователя и как нарастает боль и усталость.

Выбилась из сил она быстро. Никогда в числе воинов, способных махать мечом и мчаться с утра до вечера быстрее ветра, не числилась и подражать им не пыталась. Ужас придавал беглянке прыти, но даже он не мог гнать ее вперед бесконечно долго. Слабое тело сдалось. Когда в очередной раз Ивка рухнула, запнувшись об узловатый корень огромного бальсана, то встать не смогла. Развернулась и поползла, пятясь, зачем-то пытаясь рассмотреть свою приближающуюся смерть.

Спиной уперлась девица в обширный ствол лесного великана, голова по инерции откинулась назад и глухо бумкнула о дерево. Пронеслась заполошная, безнадежная мысль: «Помогите! Помогите! Не хочу умирать! Спасите, Звездные! Заберите меня отсюда! Не хочу! Не так!»

Перестук входящего и выходящего из костяного чехла жала приближался, а с ним нарастало и ощущение неизбежного конца. Губы же продолжали шептать безнадежный призыв о помощи. Ивка настолько погрузилась в ощущение ужаса, что не поняла, в какой миг реальность изменилась: вот она сидит, опираясь о ствол бальсана, а вот летит, нет – уже падает на земляной пол, устланный сухой травой.

Девушка лежала так минуту, другую, третью, пока наконец не поняла, что она жива и где-то здесь, а смерть ее – хвостокол – остался где-то там. Неужели кто-то из Звездной Четверки услыхал ее молитву и снизошел?

Мало-помалу сердце перестало колотиться так, будто собиралось выпрыгнуть из груди, чуть утихла боль в боку. Ивка поднялась на подрагивающих ногах, осмотрелась в свете вечных ламп-грибов под низким потолком. Ни кровати, ни стула, ни лавки. Лишь коричневато-серые светлые стены не пойми из чего. То ли утроба гигантского дерева, то ли слежавшаяся глина. Под ногами шелестела сухая трава, терпкий запах которой не щекотал, а драл горло при дыхании. Следом Ивка заметила невысокий столб с миской на вершине, на две трети полной воды. В пересохшем горле давно уже скребли кошки, потому девушка недолго думая пришкандыбала к столбику и одним махом осушила всю миску.

Где-то на периферии послышался не то смешок, не то задумчивое хмыканье, а потом все вспыхнуло, будто разом над ней, под ней, вокруг и в самой Ивке очутилось ночное звездное небо. И луч одной крохотной звездочки вдруг удлинился, протянулся куда-то в невообразимую даль к другой звездочке, что горела схожим светом, и превратился в канат над бездной. Снова послышался смешок, и свет звезд смешался. Дальше, возможно, случилось что-то еще, но любительница выпить из чужой посуды в незнакомом месте уже ничего не видела.

Иринка Ивкина пришла в себя на сене. Не в стогу на лугу и не на сеновале в деревне у тетки. Сена было немного и покрывало оно земляной твердый пол небольшого помещения, формой являвшегося издевательством над четкой геометрией. Прямыми линиями тут и не пахло. Какие-то кривули безумного шляпника, забившего косячок с гусеницей. Только стола с чашками в комнате не хватает. Одна высокая тумбочка без ножек с миской посередине.

Чистый, ну или почти чистый – сено вроде бы свежее – минимализм. Зато в голове творился форменный сумбур, точно в офисе под конец года, когда все носятся перед клиентами как ошпаренные и пакуют эксклюзивные подарки. Тогда везде натыкаешься на папки, корзинки, банки, календари, оберточную бумагу, мишуру и прочую ерундистику и никак не можешь понять, что для чего предназначено и какого черта делает на твоем рабочем столе. И вообще, откуда на нем груда чужих документов?

В данном случае роль стола играла голова Иринки, и порядка в ней не было. Кое-как поднявшись на ноги, девушка покачнулась и сообразила, что порядка нет не только в голове. Потому что тело было совсем не Иришкино – с вполне приятными округлостями и небольшим пузиком, а какая-то рыхлая, болезненная, расцарапанная квашня. Или все-таки все дело в голове, а все прочее лишь следствие? Но тогда почему она знает это тело, как свое? И память, те самые «папки на столе», они тоже кажутся подозрительно знакомыми!

Иринка сделала пару шагов, оперлась о тумбочку с полной пиалой, где плескалась прозрачная жидкость, вода, наверное. Не кислоту же туда налили в самом-то деле! И будто по чьей-то указке девушка взяла посудину и пригубила, а пригубив, вспомнила много слов на родном и любимом языке, красочно отражающих суть реальности. Впрочем, зачем разбрасываться эпитетами. По большому счету хватило бы и одного слова, того самого, в грубой форме именующего ягодичные мышцы на восьмую букву алфавита.