Мера любви - Александръ Дунаенко

Расстались обычно. Так, как обычно расстаются навсегда. Ты выходила замуж. У тебя была новая любовь. И я благодарил Бога, что, в сущности, всё кончилось так благополучно. Ты определена. И я, наконец-то, свободен.

Когда любовь, когда эта жгучая страсть, покинула моё тело, моё сознание, я, конечно, смог опять зажить спокойной, размеренной жизнью одинокого сорокалетнего мужчины. Который неподконтролен, никому ничего не обязан. Который встречается с женщиной, когда ему нужна женщина и давит в огороде колорадского жучка в промежутках времени, когда женщина не нужна. Когда захотел – выпил. И постирал себе носки, когда захотел.

Через пару лет моей прекрасной независимой жизни я встретил тебя в скверике Туглук-батыра. Коляска, ребёнок. Хороший ребёнок. Хохотун, весь в тебя. Но увидел меня, и ему захотелось плакать. Потом, дома, я посмотрелся в зеркало. Что-то, действительно, было в облике жалостное. И я подумал, что, видимо, на всё в жизни отпускается какая-то мера. Зла, терпимости, добра, здоровья. Мера любви. Я много, беспорядочно влюблялся. И мне везло на удивительных, замечательных, прекрасных женщин. Они безоглядно доверялись моим обманчивым восторгам. И, благодаря им, я прожил много мучительно-счастливых и разных жизней. А с тобой что-то сломалось. После тебя. Там, в сквере, среди фраз о быте, семье и погоде, я вдруг случайно запнулся. Всё было хорошо. Светило солнце. В коляске играл ребёнок.

А в больших твоих глазах, если заглянуть туда глубже, оставалась на всю нашу с тобой, уже разделённую, жизнь, твоя любовь первая, и моя – последняя.

Где-то конец мая – начало июня. Мне четырнадцать лет. Я поливаю деревья, которые весной посадил за нашим бараком. Тополь, клён и карагач. В нашем посёлке принято было в те далёкие времена сажать деревья. И поэтому он был непривычно зелёным среди сухих казахстанских степей.

В трёх больших бараках жили первые поселенцы Растсовхоза, как назывался посёлок. Потом ссыльные немцы, молдаване, татары потихоньку отстраивались, переселялись в свои дома. И появлялись новые улицы, вдоль которых обязательно высаживались ряды клёнов, тополей и карагачей – они хорошо приживались в нашей местности. Если, конечно, за ними ухаживать.

Я тоже сажал деревья. Ещё три – это возле погреба и сарая.

И каждый вечер вёдрами носил воду от колонки, поливал, представляя, какие красавцы у меня вырастут.

И вот вечер.

Я, как обычно, отнёс под каждое дерево по два ведра воды и там же, возле погреба, под будущей сенью, остановился передохнуть. И не только. В этот момент услышал звонкий голос мамы:

– Саша!..

Далековато было. Я крикнул в ответ:

– Чего?…

– А что ты сейчас делаешь?!..

У меня от мамы секретов не было:

– Писяю!..

– А, смотри, кто к тебе приехал!..

Я направился к бараку.

У дома стояла Кира, моя бывшая одноклассница.

Когда-то она жила в нашем совхозе, и мы учились вместе в начальной школе. И мы дружили. Потом Кира с мамой переехали в город. И Кира стала писать мне письма. Которые меня радовали, я отвечал на них. На письмах Киры появлялись разные «городские» надписи: «Жду ответа, как соловей лета», «Лети с приветом, вернись с ответом», цветочки, сердечки.

Наш «почтовый роман» тянулся на протяжении нескольких лет. Чувства, которые я испытывал к симпатичной своей однокласснице, постепенно охладели. Я бессовестным образом, уже в пятом классе, влюбился в рыжую Нинку Варлашину. Продолжал от Киры получать письма с голубками и цветочками, отвечал на них, а сам бледнел и краснел, встречаясь в классе с серыми глазами Нинки. Любил я Нинку все четыре года, пока она после восьмого класса не ушла в кооперативный техникум. В своих чувствах к ней я так и не признался. Да, и зачем? На тот момент этих моих чувств мне вполне хватало.

И вот я заканчиваю восьмой класс. Впереди первые экзамены. Вечер. Поливаю деревья. И – ко мне в гости приезжает Кира.

Мы переговаривались в письмах по поводу возможной нашей встречи. Но переговоры эти не шли дальше всяких рукописных мечтаний. За несколько лет переписки эти мечты вообще перешли в разряд чего-то несбыточного и тут: – Саша, а посмотри, кто к нам приехал!..

Ну, некоторую неловкость я, конечно, испытал. Нужно было сделать вид, что я ничего такого на весь двор не кричал, ну, я его и сделал.

Как улыбалась мне Кира! Как сияли у неё глаза!.. Лёгкое ситцевое платье с коленками настоящей уже девушки.

Чувства же внутри меня были непонятные.

Я уже любил Нинку Варлашину. И то, что я всегда был однолюбом – это у меня уже наблюдалось прямо с детства. До третьего класса любил Наташку Ильичёву, потом Киру, потом – Нинку. И никогда – чтобы сразу двоих, или троих.

И – вот приехала Кира, а у меня и радость, и чувство вины, неловкости.

Кира осталась у нас ночевать.

А на другое утро мы купаться с ней поехали на речку. Кира сказала, что очень хочет на речку, потому что жара, и она захватила купальник.

Поехали на велосипеде.

Я вёз Киру на рамке. Вдыхал запах её волос и слегка волновался. В пойме нашего Илека по узкой тропинке мы шли пешком. Лето только начиналось. Одуряющий аромат цветущих волчьих ягод, курошатника, бесчисленных полевых цветов. Зной. Мелкие капельки пота на лбу и верхней губе Киры.

У реки она быстро сбросила платье и кинулась в воду. Я успел заметить – раздельный, довольно открытый, купальник. Зелёные листочки на белом…

Купались. Разговаривали ни о чём. В своем восьмом классе я уже понимал, что у Киры ко мне что-то серьёзное. Такое, как у меня к Нинке. Или ещё сильнее. Такое, которое требует к себе осторожного, уважительного отношения. Где словом, движением можно навредить, поранить.

И я ничего такого и не говорил. Купались. Загорали. Кира захватила с собой полотенце, расстелила его на песке, лежала на нём. Ни о чём разговаривали. Про школу, про погоду. Есть ли у меня девочка? – Нет говорил я. Потому что это было правдой. Как я мог сказать, что у меня есть Нинка, если она об этом даже не знала?

Я не спрашивал Киру, есть ли у неё мальчик.

Я к тому времени уже довольно подробно представлял, что может происходить между мальчишками и девчонками. Ну – как у взрослых. И вот со мной, передо мной была девушка Кира в мокром тонком, облепившем стройную фигурку, купальнике. И внутренний голос подсказывал мне, что, наверное, может у нас с ней что-то произойти… Ну, как у взрослых… Что Кира, которая помнила обо мне много лет, писала письма и, наконец, приехала, может позволить мне, простить любую глупость…

Но… у меня были впереди экзамены… Мама мне давала пить сладкий чай, чтобы лучше работали мозги. А ещё я читал в медицинских брошюрках, что близость с женщиной на какое-то время обессиливает мозги.