Семь-три. Оператор - Валентина Седлова

Второй страстью Кристины были куклы. Куклы — это ее подруги, ее наперсницы незамысловатых детских тайн. Никакие другие игрушки не трогали ее сердце так, как куклы. Она каждой придумывала имя, записывала в специальный блокнотик даты их «дней рождения», сама придумывала и шила им наряды из пожертвованных мамой лоскутков и тесьмы. У каждой куклы была своя история и свой характер. Куклы разговаривали друг с другом, иногда ссорились, обязательно мирились, попадали в больницу, выздоравливали, в общем, вели довольно активный образ жизни. Единственное, что они никогда не делали — это не выходили замуж. Куклы-мальчики играли с куклами-девочками, ходили к ним в гости, но никогда не становились их мужьями. Мама как-то раз спросила Кристину об этом. Та долго думала и ответила: «Зачем им женится друг на друге? Они и так все вместе. А женятся — будут порознь». Логика Кристины отличалась странностью, но что-то в этом определенно присутствовало. Мама решила, что всему свое время. А пока действительно рано об этом задумываться.

Когда пришла пора идти в школу, беззаботное детство Кристины закончилось. Казалось, каждый день нес с собой новые беды и огорчения. Учиться ей в принципе нравилось, но вот если бы учеба еще проходила не в стенах этих казематов, а дома! Отстраненную молчунью не любили одноклассники, не всегда понимали учителя. Они пытались сделать Кристину одним из винтиков машины образования, а она упорно не желала вписываться ни в какие рамки. Училась средне, иногда даже на тройки. Хотя объективно могла бы быть отличницей. Но для этого надо было быть первой во всем и всегда, даже тогда, когда не хочется. А это был не ее стиль. Зачем кричать о себе? Кому надо — тот заметит.

Помимо школьных проблем, прибавилось и хлопот по дому. У нее появился маленький братишка, и теперь мама не могла уделять Кристине столько времени, сколько раньше. Да и братик требовал свою долю внимания. Папа дома появлялся очень поздно, он работал на двух работах, чтобы семья ни в чем не нуждалась, и очень уставал. Поэтому на старшую дочь легло нелегкое бремя домашнего хозяйства. Она готовила, стирала, мыла, подменяя маму везде, где только могла. Мама называла ее «моя главная помощница» и «моя ласточка», а больше Кристине ничего и не требовалось. Ее труд ценят, о ней не забывают — значит, все в порядке.

А когда выдавались свободные минутки, Кристина снова садилась рисовать или играть с куклами. Причем, года шли, а пристрастия так и не думали меняться. Даже в пятнадцать она все еще могла усадить перед собой целлулоидную, тряпичную или фарфоровую любимицу и о чем-то с ней «говорить», беззвучно шевеля губами. Родителей это не могло не тревожить, и они, скрепя сердце, попытались познакомить Кристину с сыном одного из сослуживцев отца. Увы, ничего из этой затеи не вышло. Ребята были слеплены из разного теста и совершенно не поняли, зачем их посадили за один стол, и чего от них хотят. После этого родители уже не пытались найти Кристине друга, положившись на провидение.

Когда встал вопрос о высшем образовании, Кристина сначала попыталась поступить в «Суриковку». Но отсутствие академической подготовки сыграло злую шутку, и на рисунке с натуры она провалилась. Мертвый гипс не мог ее вдохновить. Она его не слышала. А вот в архитектурный прошла, как ни странно, на ура, хотя строительство никак нельзя было назвать ее коньком.

К тому времени отец уже вовсю поднимал собственный бизнес, и настолько преуспел в этом, что, посовещавшись, родители купили Кристине отдельную квартиру, чтобы она могла наладить свою личную жизнь. Войдя в свою квартиру, Кристина поняла: вот оно, то, о чем так долго мечтала. Она любила родителей, но иногда их бывало много, и она уставала от их проблем и от них самих. Подросший брат тоже вечно теребил ее и имел скверную привычку врываться в комнату без стука в самый разгар размышлений или работы. А здесь она была одна, и никто не мешал заниматься тем, что ей нравится. Перво-наперво она закупила моющих и чистящих средств, с помощью которых выскребла квартиру до блеска. Потом расставила по местам вещи, прислонила к стене мольберт, рассадила в открытом шкафу кукол, и стала жить.

Прошел год, потом еще один, и еще. Родители поняли, что личной жизни у дочери как не было, так и нет. Ее брат-лоботряс только что кое-как разобрался с девочкой, сделавшей от него аборт, вечерами пропадал в непонятных компаниях, а Кристина вела монашеский образ жизни. И, похоже, ничуть от этого не страдала. Мама переживала, что любимая дочка так и останется старой девой, но ничего реально изменить могла, тем более что все ее силы уходили на заботы о сыне.

Впрочем, старой девой Кристине уже не суждено было остаться. Дело в том, что однажды из чистого любопытства она попробовала сделать это. Парень с соседнего курса, уже полгода ходящий за ней по всему институту как тень, как-то раз набрался смелости и предложил встретиться. Кристина согласилась. После прогулки в Москве и посиделок в открытом кафе поехали к нему домой. Там все и произошло. Похоже, парень был очень удивлен, что он у Кристины первый. А она…

Она ничего не почувствовала. Нет, была положенная боль, некоторое возбуждение, судороги внизу живота. Но внутри была пустота. Ничего не изменилось с тем, как она стала женщиной. Ей был странен и смешон этот мужчина, пыхтящий на ее теле и пытающийся что-то получить от нее или что-то ей продемонстрировать. Поэтому когда все закончилось, она, побывав в душе и тщательно смыв следы страсти, сразу же поехала домой, оставив парня одного раздумывать, что же он сделал неправильно и где ошибся.

Больше она с ним не встречалась. Впрочем, как и с кем-либо еще. Прочитав несколько псевдомедицинских книг, она сама нашла себе определение: фригидная. Причем, от осознания того факта, что она — холодная женщина, Кристина нисколько не опечалилась. В одном из пособий для избавления от фригидности женщинам предлагалось мастурбировать. Одно это слово вызывало у Кристины приступ гадливости, а уж само занятие и вовсе представлялось чем-то грязным и противным. Уж лучше быть фригидной, чем грязной. Грязь она не могла терпеть так же, как и громкие крики или брань. Это выводило ее из себя почище, чем посещение зубного врача. Там хотя бы инструменты стерильны.

Благополучно окончив институт, Кристина встала перед проблемой: куда идти работать. Жила она безбедно (спасибо родителям), но если бы осталась сидеть взаперти в четырех стенах, они бы этого точно не поняли. Тут-то как раз и подвернулась эта знакомая, рассказавшая про Службу спасения.

О том, что с приходом на работу ее жизнь круто изменится, Кристина поняла сразу. Новые люди, новые задачи, и что самое главное — общение как вынужденная необходимость. Оператор должен обработать за сутки дежурства несколько сотен сообщений, и хочешь — не хочешь, а общаться придется. При этом весьма интенсивно, надо сказать. У Кристины поначалу даже язык во рту распухал и с трудом двигался. Под конец смены, если ее переводили на сотовую связь, стандартную фразу «Служба спасения, оператор четыреста два», она выговаривала с таким трудом, словно во рту была набита манная каша. Она соревновалась сама с собой, спрашивала у себя, сможет ли продержаться в таком режиме еще хотя бы неделю? А месяц? А два месяца выдержит? Потом вроде бы стало полегче, она втянулась и уже не воспринимала работу, как добровольную каторгу.