Любовь в мертвом городе - Майкл Блэк

металлические формы. «Она одна из них», – решил я, осматривая бар.

Существа, сидящие за столами, не были людьми. Кибернетический век превратил их в роботов. В кучу приспособлений. В пластиковые подобия человека.

Справа сидел настоящий терминатор. Он не был похож на homo sapiens, и его с трудом можно было назвать живым. Это был механизированный робот, напоминающий металлический джип, разложившийся на две половины. И он сидел в баре и перешучивался со своими друзьями.

Рядом с чудовищем восседали на стульях шестилапый мутант и очаровательная ведьма, внешне похожая на человека, но не имеющая даже сантиметра настоящей кожи. Это были дети кибернетики. Рожденные в век технологий люди, которые отказались от прелестей человеческого тела. И ведь, наверное, не зря? Когда я думаю об этом…

– Эй!? Чего вылупился? Да-да! Ты, у стойки! Я тебе музейный экспонат, что ли? Смотри в другую сторону, мешок кожаный!

– Простите, я просто замечтался…

Они практически бессмертны. В следующем месяце они снова ринутся в галактику Мельхиор, чтобы найти там внеземную жизнь.

В них не осталось ничего от людей. Они сознательно убили в себе любую физическую слабость, им больше не нужен воздух, они не страдают от усталости и не болеют. Ими позабыто чувство голода. Их ощущения полностью переведены в электронный вариант. У них не бьется сердце, это лишь машины с человеческим сознанием. И они гордятся этим…

Каждый подросток делает себе какую-нибудь механическую реплантацию. Это открывает столько новых возможностей… Видеть сквозь стены? Большая гордость! Лобовой чип, чтобы проецировать экран компьютера себе в мозг? Классная штука! Дополнительная рука, для оптимизации действий? Звучит потрясающе…

И ни разу не видел я девушек или мужчин, не испорченных этой заразой. Даже я не стал исключением. Врожденный генетический код посмеялся над моим желанием быть человечным. Я унаследовал слабые легкие и однажды был на грани смерти от удушья. Но кибернетика… Мое тело обновили, и теперь от шеи до ребер я спроектирован механически. Этот корпус гораздо более устойчив. Моя кровь бегает по организму значительно быстрее. Я более вынослив. Мои новые легкие куда более лаконичные и экономные. В подреберном кармане я храню очки. И да, я тоже кибернетик. Но я другой…

Я оглядываюсь по сторонам и не вижу даже человеческих глаз. Всюду броня, металл, приборы, чипы и протезы. Они видят, как орлы. У них больше спектр. Для них ночь – такая же светлая, как день. А у меня всё по-старому.

Мы будто в разных реальностях. Я пережиток прошлого. Во мне изменена лишь одна часть. Я несовременный. Другой…

Для них я – странный дурак, который не пользуется прелестями прогресса. Их цель в жизни – это набрать побольше механизмов и стать терминаторами – машинами, способными покорять космос. Разве не прекрасная мечта?

Они больше не восхищаются человеческими формами. Их разум увлечен карбоновыми спойлерами, матричной сеткой и гладким полипластиком. Многорукость и многоногость в наше время – довольно распространенный образ красоты. Прошлое осталось в прошлом. И когда я пытаюсь им напомнить и пересказать старые книги и фильмы, они лишь презрительно отвечают что-то вроде:

«Это ты про мир без кибернетики?»

«Да, про другой мир. Неизвестный вам…»

Я допиваю свой джин и ухожу из бара.

– Эй, красавчик, не хочешь присоединиться к нам? – спрашивает меня трехметровая спиралевидная машина женским голосом.

Её роботизированные глаза светятся неоновым блеском. Она мертва внешне. От человека в ней осталась разве что душа. А может, и её уже нет.

– Нет, спасибо. Сегодня я сильно утомился. Может, завтра.

– Вау! Ребята, представляете, он способен уставать! С тех пор, как я заменила себе кранштекер, я и забыла, что это такое. Потрясающе! Такие люди еще есть!

Я усмехнулся, выходя на улицу. «Действительно… Потрясающе».

Залитая светом аллея ударила мне в глаза своими яркими красками. Слишком мощные лучи электрокаров, фонарных столбов, прожекторов и дорожных знаков ослепили меня, и я полез за очками.

Их сделали мне на заказ. Жидкокристаллические линзы поместили в стальную оправу. Они напоминают мне о прошлых веках, когда иметь обычные глаза было еще модно. Я надел их и с облегчением вздохнул, когда улица перестала быть невыносимо яркой.

По-прежнему тротуар был полон странных существ, похожих на змей, на машины, на гигантские баржи и на маленькие чемоданы с ножками. Я брел среди этого хаоса к себе домой и представлял, как бы мы выглядели, если бы оставались людьми.

В старых фильмах я уже видел что-то подобное. Многолюдные улицы, полные однообразно одетых мужчин и женщин. В костюмах и галстуках. В платьицах и юбках. В шапках и беретах. Таких человечных и загадочных, полных жизненной энергии и затаенных чувств.

Сейчас этого уже не увидишь. Современных людей, если их так можно назвать, невозможно заставить даже выглядеть одинаково. Сейчас носить одну и ту же деталь – это как продешевить. В мире, где каждый проектирует свою внешность, выбирает цвета, татуаж, рисунок и узор, быть похожими, быть людьми, невозможно.

Я иду вдоль аллеи железа, где идеальные формы статуй поражают своей изящностью, гладкостью полированного металла и удивительной способностью менять форму и изгибаться. Я иду и мечтаю, что однажды люди превратятся в людей. Что они захотят остаться такими же, какими были созданы при рождении.

Но вокруг играют дети. С бионожками, иммунными аппаратами и сдерживающими устройствами, призванными защитить молодое поколение от травм, аварий и глупых поступков. И мне больно от мысли, что мы все запутались и потерялись.

Машины на трассе кажутся мне несравненно более красивыми, чем связанные страхами и страстями люди. Автомобили можно отличить по марке, по однородным формам, по красочным фарам, выражающим чьи-то эмоции, и по гудящему звуку двигателей и турбин. Они остаются неживыми, и в этом проявляется их истинная красота. Они двигаются, управляются и существуют. Люди же напротив.

Они точно монстры. Кособокие, бегущие по стенам, прыгающие, парящие и шестиногие. Каждый «организм» имеет свою индивидуальность. Каждый сам проектирует свою внешность. Они избегают своих недостатков с помощью новых деталей, пока не превращаются в других, совершенно инородных существ.

Белой вороной здесь остаюсь только я. Они посматривают на меня косо, освещая меня автонаводящимися фонарями и фотографируя периферийной зрительной камерой. А потом за спиной я слышу их слова: «Еще есть люди, желающие стареть! Какой кошмар!».

Но для меня кошмаром представляются они. Нет, я не испытываю запрещенной законом ненависти. Я лишь эстетически презираю творения человека, потому что вижу их никчемность.

Я останавливаюсь перед большим дубом, спрятанным под вечным стеклом. Это единственное дерево на пятнадцать кварталов. И оно великолепно. Аллея железа