Верхний мир - Феми Фадугба

a2 + b2 = c2

Тут она скрестила руки на груди и с внушительным видом стала ждать, пока класс заткнется.

– Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш! – зашипела Надья, выворачивая шею и зыркая на двух девчонок, которые без умолку трещали у нее за спиной.

Надья в учительских любимчиках не ходила и вообще далеко не всегда так радела за занятия, но над нами уже висели пробные выпускные, и она совершенно не собиралась давать вот таким вот, кому на все наплевать, тащить класс назад.

Я тем временем сидел и таращился куда-то вдаль – и не просто так, а надувши губы и специальным таким серьезным взглядом, который целое утро тренировал перед зеркалом. Надьины глаза по пути обратно к доске неизбежно должны были скользнуть и по мне – я намеревался произвести самое выгодное впечатление. Нет, честно – это ж с ума сойти, как часто я на самом деле откалывал подобные штуки ради нее! Да я от шестидесяти до семидесяти процентов каждого урока тратил на то, что а) со зловещим видом буравил ей взглядом затылок; б) посматривал искоса и многозначительно, боковым зрением; в) мрачно дулся, надеясь, что она сама обратит на меня внимание… – чего все равно засечь никогда не удавалось, поскольку я, как и было сказано, все время таращился вдаль, как заправская модель на рекламе лосьона после бритья.

Пёрди тем временем вооружилась двумя разноцветными маркерами и снова повернулась к доске.

– Чтобы было понятнее, возьмем практический пример. Вот идете вы, скажем, через Берджесс-парк. Вошли вот тут, внизу, через южные ворота, а надо вам вот сюда, на самый верх, к Олд-Кент-роуд. Есть два варианта маршрута: первый – сначала вдоль боковой стороны, потом вдоль верхней. Это, как сказали бы вы, крутые парни, «длинный прошвыр».

Она честно подождала, пока кто-нибудь засмеется. Ну, хоть кто-нибудь… После долгого холодного душа из тишины она таки решила продолжить.

– Ну что ж, понедельник – день тяжелый. Ладно. Короче, длинный маршрут – это все время идти по дорожке, сначала вдоль бока, потом вдоль верха. Но есть и другой вариант – короткий путь, вот так, наискосок, прямо по газону.

Когда она соизволила отойти от доски, на коротких сторонах треугольника обнаружились цифры, а на длинной – знак вопроса. Поняв, что сейчас из класса будет выхвачена жертва для полного досмотра с раздеванием, мы испустили хоровой вздох.

– Начнем с самой короткой стороны треугольника. Кто мне скажет, что получится, если я возьму число три и возведу во вторую степень?

Надьина рука стрельнула вверх – единственная иголка в этом стоге сена. Пёрди ее проигнорировала – надо же и остальным иногда шанс давать, в конце-то концов! – и обратилась к тому, кто уделял происходящему куда меньше внимания.

– Роб, сколько будет три в квадрате?

Судя по взгляду Роба, устремленному прямо сквозь нее, мисс Пёрди была сделана из стекла.

«Пожалуйста, пусть он сообразит, что три на три будет девять!» – сказал я себе. Роб и Като были мои лучшие друзья. Да, я знал, что в математике он в целом не сечет. Если честно, он и в школе вообще не очень сёк. Зато спроси его, в чем разница между английским дриллом, нью-йоркским и чикагским, и он тебе мигом превратится в Эйнштейна. Или перескажи любой сюжет из вечерних новостей и – гляди-ка! – он уже на раз-два связал его с иллюминатами и их зловещим заговором извести всех черных, коричневых и восточноевропейцев одним махом. Он, кстати, сам был поляк. Но это еще ничего о нем не говорило.

Като, сидя сбоку от Роба, зашептал ему:

– Афганистан! Ответ – Афганистан, зуб даю!

– Афганистан, – повторил Роб, обратив к Пёрди самый свой горделивый лик.

Она моргнула, потом еще раза два или три. «Афганистан» напрочь отшиб у нее дар речи, но в конце концов закрыла рот и отвернулась – а что еще тут сделаешь?

Като, совершенно в кусках, рукавом вытирал слезы восторга – все в жизни вызывало у этого парня гомерическое веселье. Возможно, потому, что все в жизни давалось ему с исключительной легкостью. Роб прожигал его взглядом и цыкал зубом, пока слюни не потекли. Я частенько думал, что доведись мне, не дай бог, пропустить где-то с неделю уроков, и от нашей хрупкой дружбы камня на камне не останется, но спроси хоть кого в Пенни-Хилл, и тебе скажут, что это счастливое трио, Като, Эссо и Роб, – ну просто не разлей вода. Даже когда хулиганил кто-то один, забирали все равно всех троих. Словно у меня в паспорте были отпечатаны все три имени.

– Эссо? – Пёрди обратила на меня лишенный всякой надежды взор.

– Ну, просто берем число и умножаем на него же, так?

Я в общем-то не хотел, чтобы из ответа вышел вопрос, но в конце фразы как-то сам собой дал петуха. Она наклонила голову – ну, а дальше?

– Ну, и трижды три получается девять.

Но нет, она все же заставила меня пройти последовательно все этапы и отпустила, только когда чертово уравнение получило всю заботу и ласку, каких заслуживало.

– Ну и, значит, с, которое длинная сторона, равно пяти, – наконец заключил я.

Окончательный ответ я вычислил в уме за несколько секунд до того, и пока она записывала всю последовательность на доске, я прикидывал, стоит ли задавать естественно вытекавший отсюда вопрос. Мисс Пёрди сама сказала еще в начале урока, что Пифагор изобрел эту свою знаменитую теорему две с половиной тысячи лет назад. Две с половиной тысячи! Это ж еще до того, как бумагу придумали! Но как?

Проблема в том, что, как бы там взрослые ни говорили, идиотские вопросы существуют. Вообще-то большинство вопросов, которые я задавал, именно такой взгляд в ответ и получали – что, мол, за идиотский вопрос! То в школе тебя учитель осадит за то, что поднял тему, которой нет в учебном плане… То дома – мама, если вякнуть что-нибудь про отца. Стоит только начать предложение с «почему» или «как», и на тебе! – обязательно кто-нибудь испугался или рассердился.

Но стоило только вопросу как-то оформиться у меня в голове, и свято место уже никак не желало оставаться пустым. Хорошо еще мисс Пёрди продолжала мне улыбаться, да и вообще была рада, когда руку тянул кто-то не с первой парты. Да в жопу, подумал я и даже кашлянул, готовясь в бой. Что худшего может со мной случиться?

– А откуда вообще Пифагор взял это свое уравнение? – постарался спросить я как можно небрежнее, хотя на месте отсутствующего пока ответа уже разверзся кратер, увеличивавшийся в размерах буквально с каждой секундой.

Тут по моему уху что-то чиркнуло. Быстро, хрустко, но легонько. Это что… бумажка?

– Ботаааааан! – провыл Като, пальцами изображая круги вокруг глаз