Старший оборотень по ОВД - Максим Есаулов

— Это я. Как насчет локального загула?

— Спасибо, я уже по уши в загуле. Мать со Светкой снова сцепились.

— А если тихо слинять?

Стас, видимо, развернул свою трубку, и Шилов услышал женские голоса, доносившиеся очень отчетливо, несмотря на то что — Шилов это знал — телефонный аппарат висит на стене коридора квартиры, а все разборки между женской частью скрябинской семьи происходят в дальней комнате матери, где она уже больше года лежит полупарализованная.

Реплики напоминали обмен ударами, которыми обе стороны обменивались по инерции и никак не могли остановиться.

— Потерпи, потерпи, недолго осталось. Помру — отдохнете!

Реплики напоминали обмен ударами, которыми обе стороны обменивались по инерции и никак не могли остановиться.

— Господи, да ничего я вам такого не говорила! Имейте же вы совесть!

— Ты мою совесть не трожь! Я в жизни никому зла не сделала!

М-да, лучше бы не звонил…

— Алло, ты меня слышишь? — спросил Стас. — Так что миротворческие войска выводить из зоны конфликта нельзя, иначе будет полный звездец. Извини!

— Ну, тогда удачи!

Шилов отодвинул от себя телефон, пробарабанил пальцами по стойке. Скрипнула открывающаяся дверь и в конторку вошел Жора:

— Готова твоя зверюга.

Шилов спрыгнул с высокого табурета, на котором устроился, пока звонил, и, доставая бумажник, подошел к хозяину мойки:

— Сколько с меня?

— Ты что, с дуба рухнул?

— Ну, тогда спасибо! — Шилов пожал ему руку и вышел из конторки.

Девушка-мойщица приводила в порядок свой инвентарь и на появление клиента внимания не обратила. Шилов протянул ей купюру:

— Держи! Как твоих короедов зовут?

— Сашка и Машка. — Девушка поправила челку, выбивающуюся из-под шапочки.

— Купи им конфет. Побольше и покрасивее.

— Спасибо…

Шилов подмигнул ей, сел в машину и задним ходом выехал из моечного бокса. Эффектно развернулся и уже собирался дать по газам, но замер, вглядываясь сквозь лобовое стекло.

Дисциплинированно дожидаясь, пока над воротами мойки загорится разрешающий въезд зеленый сигнал, за рулем небольшой иномарки сидела симпатичная девушка.

Лет двадцати четырех, то есть почти на десять лет младше его самого, темные волосы до плеч, приятное и обманчиво-простое лицо. Тачка тысяч за пятнадцать зеленых. Похоже, что на машину она сама заработала. Кто она по профессии? Экономист? Юрист? Во всяком случае, в этом плане она крепко стоит на ногах. А вот в личной жизни ей не везет, это тоже заметно.

Шилов подъехал и остановился так, чтобы водительские дверцы их машин оказались рядом. Опустил стекло и, улыбаясь, как хорошей знакомой, высунулся из окна.

Чуть подумав, девушка тоже опустила стекло.

— Добрый вечер! Как вы? — заботливо спросил Шилов.

Девушка слегка растерялась:

— Вы, наверное, обознались. Я, по-моему, вас раньше не видела.

— Как же так? Я вас каждую ночь вижу во сне, — последнюю фразу Шилов произнес совершенно серьезно.

Девушка на мгновение замешкалась с реакцией. Потом все же улыбнулась:

— А сны, я надеюсь, у вас не кошмарные?

— О чем вы говорите!

— «Мы стоим на берегу моря, закат… И я тихонько напеваю вам…»

Шилов напел пару строк из песни Эдит Пиаф. Старания мамы, учительницы французского, не пропали даром, за что Шилов был ей искренне благодарен. Несколько фраз на французском сногсшибательно действовали практически на всех представительниц прекрасного пола.

Девушка улыбнулась, подхватила и допела куплет вместе с ним. Шилов рассмеялся.

— Это судьба. Кладу жизнь к вашим ногам.

— Спасибо. Но я замужем, — девушка подняла правую руку и показала обручальное кольцо.

Шилову стало грустно. Девушка нравилась ему все больше. И почему-то он чувствовал, что на интрижку она не пойдет.

— Как же мне не везет сегодня!

— Наверное, не ваш день, — с сочувствием произнесла девушка и первой нажала кнопку электростеклоподъемника.

— Очень жаль, — вздохнул Шилов.

— Мне тоже. — Над воротами давно горел зеленый сигнал, и, одарив Шилова прощальной улыбкой, девушка стала медленно заезжать в моечный комплекс.

Роман смотрел на нее в зеркало, пока не закрылись ворота. Потом слегка толкнул пальцем фигурку Будды, и грустно подмигнул ему, словно жалуясь: «Не везет нам сегодня. Сделал бы что-нибудь, а? Ты же можешь!»

Будда, как всегда, не ответил. Только невозмутимо раскачивался на позолоченных нитях и обнимал автоматный патрон.

* * *

В подвале оздоровительного комплекса шел допрос.

Миша Краснов был подвешен за руки на какой-то водопроводной трубе. Она была раскаленной, но боли от ожогов Миша не чувствовал: у него было отбито все тело, а в голове гудело, как в пустом котелке, и по сравнению с этой болью жгущая руки труба казалась не стоящей внимания мелочью.

Сколько продолжался допрос?

Мише казалось, что всю жизнь. Что он так и родился, подвешенным за руки. И что так и подохнет, харкая кровью после каждой серии ударов под ребра и в голову и не в силах разлепить затекшие глаза.

Так и подохнет…

Скорей бы!

Все равно, выхода нет. Ясен пень, что из этого подвала у него только один выход — ногами вперед. И никто не узнает, где могилка его… Закопают в лесу или отправят на дно Невы рыбок кормить. А скорее всего, сожгут в топке — когда его тащили в этот подвал, он успел заметить в соседнем помещении кочегарку с большими котлами.

Именно там, вроде, пытают его напарника Димку. Как он держится? Зарабатывает легкую смерть, честно говоря обо всем, о чем спросят, или тоже придерживается версии, заранее приготовленной на случай провала? Версия, кстати, не очень. Когда ее готовили, казалось — если что, она прокатит. Не прокатила. Наверное, из-за того, что когда ее сочиняли, то сами не верили в возможность наступления этого «если что». А оно наступило…

На чем они прокололись? Сами допустили оплошность или просто у этого чертова Моцарта охрана оказалась настолько профессиональной, что с ними изначально не стоило затевать игры?

Два удара — слева по селезенке и справа в скулу — оповестили, что короткая передышка, данная Мише для размышлений, закончилась. Удары были не слишком сильными и прицельными — видать, и допрашивающие притомились. Оно и понятно, столько времени руками махать.

Как там Димка? В их спарке он всегда был послабже. Если кто из них и расколется, то Димон будет первым…