Загадочное дело Джека-Попрыгунчика - Марк Ходдер

На пути к заветной цели у всех оказывается Бёртон…

На вопрос, какого рода его роман, Марк Ходдер отвечает: «Он странный, волнующий, будоражащий, раздражающий, дикий. И еще он предлагает пищу для ума… Если читатель готов ее вкусить».

О. А. Дыдыкина

Когда человек изменяет время, время изменяет каждого

Посвящается моему отцу

МАЙКЛУ ДЖОНУ ХОДДЕРУ

Без веры и энтузиазма Эммы Барнс и Лу Андерс этот роман никогда не увидел бы свет. Без ободрения и неизменной поддержки Джорджа Манна он никогда не был бы написан. А без влияния и гения Майкла Муркока он никогда не был бы задуман. Мои сердечные благодарности им всем.

И я просто обязан выразить свою благодарность Саладину Ахмеду, который помог мне с арабским, и Стивену Рувиллуа, который помог с французским.

«А Rage to Live»[2]Мэри С. Ловелл успешно провела меня через весь проект. Существует множество биографий сэра Ричарда Фрэнсиса Бёртона, но эта, по моему мнению, самая лучшая.

Йоланде Лерма, благодарю тебя за то, что ты была такой терпеливой, заботливой и так вкусно кормила меня! И, наконец, нельзя не отметить мои отношения с «великими именами», таланты которых сделали их национальными героями и позволили оказать огромное влияние на наше самосознание. В этом романе я, ехидно улыбаясь, безжалостно потоптался на их репутации и превратил их в то, чем они, безусловно, никогда не были в реальности. Поступил я так в полной уверенности, что мое вмешательство на самом деле никак не отразится на их репутации.

«Известная ошибка лучше, чем неведомая правда».

Арабская пословица

«Все, что Жизнь ставит на вашем пути, — возможность.

Неважно, насколько сложно ее воплощать.

Неважно, насколько она нарушает ваши планы.

Неважно, насколько трудно ее разгадать.

Неважно, как вы к ней относитесь.

Это — возможность».

Из манифеста либертинов

— Боже мой! Он убил себя!

Сэр Ричард Фрэнсис Бёртон вздрогнул и буквально повалился на стул. Записка Артура Файндли выпала из его рук и полетела на пол. Остальные, кто сидел рядом, отвернулись, тщательно осмотрели свои ногти и поправили воротнички; все они избегали глядеть на Бёртона.

Стоя за приоткрытой дверью, Изабель Арунделл видела, как глаза ее любимого Дика, обычно темные и напряженные, внезапно потухли, как будто от душевной боли, а взгляд стал беззащитным и беспомощным. Губы его начали подергиваться, словно он пытался прожевать и проглотить что-то несъедобное. Ее охватило желание подбежать к нему, обнять и спросить, что так глубоко ранило его; взять записку и прочитать ее; выяснить наконец, кто совершил самоубийство, но такое поведение было бы крайне неуместно здесь и смутило бы Ричарда. Он сейчас на публике и должен сохранять выдержку, пусть даже на душе у него кошки скребут. Одна Изабель знает, какой он ранимый, но она никогда никому не расскажет об этом.

Многие люди — главным образом те, которые называли его «Головорез Дик», — думали, что жесткий взгляд Бёртона выдает его стальной характер. Они даже представить себе не могли, насколько внутри он не уверен в себе; хотя, если бы они увидели его сейчас, потрясенного и огорошенного, может, они поняли бы, что он совсем не такой дьявол, каким кажется, несмотря на лихие усы и воинственно раздвоенную бородку.

Трудно что-то разглядеть сквозь мощный фасад.

Комитет уже собрался за столом, но, взглянув на лицо Бёртона, сэр Родерик Мурчисон, президент Королевского географического общества, предложил:

— Джентльмены, давайте прервемся.

Бёртон встал и поднял руку в знак протеста.

— Прошу вас, джентльмены, — хрипло произнес он, — продолжим собрание. Дайте мне полчаса, я приду в себя, упорядочу свои мысли и расскажу вам о долине Инда. Надеюсь, мое скромное шоу никого не разочарует.

— Сэр Ричард, — сказал член Комитета, сэр Джеймс Александр, — вы расстроены… Не хотели бы вы…

— Дайте мне тридцать минут. В конце концов, люди заплатили за билеты.

— Как угодно. Благодарю вас.

Бёртон повернулся и нетвердой походкой направился к двери; выйдя, закрыл ее за собой и оказался перед Изабель; он слегка покачивался из стороны в сторону.

Ростом Бёртон был пять футов и одиннадцать дюймов[3]и часто досадовал, что не шесть, но широкие плечи и грудь, развитое мускулистое тело и яркая харизматичность делали его почти гигантом даже по сравнению с более высокими людьми.

Короткие черные волосы, которые он зачесывал назад, смуглая обветренная кожа и резкие черты лица придавали ему сходство с арабом; оно еще больше подчеркивалось выдающимися вперед скулами, обезображенными шрамами: маленьким на правой и длинным, глубоким и неровным на левой. Эту ужасную, доходившую почти до самого века рану оставил сомалийский дротик, ударивший его прямо в лицо во время злополучной экспедиции на Африканский Рог, в Берберу.

Для Изабель эти шрамы были знаками предприимчивой и безрассудно смелой души. Бёртон во всех отношениях был ее «идеальным мужчиной». Страстный, необузданный и романтичный, он разительно отличался от благоразумных и холодных жителей Лондона, к какому бы социальному кругу они ни принадлежали. Ее родители считали его неподходящей партией, но Изабель знала, что не найдет никого лучше.

Он дал себя обнять.

— Дик, что тебя так расстроило? — выдохнула она, прижимая его к себе. — Что произошло?

— Джон Спик выстрелил в себя!

— Нет! — воскликнула она. — Он умер?

Бёртон отстранился и вытер рукавом глаза.

— Еще нет. Но пуля вошла прямо в голову. Изабель, я должен остаться и выступить. Можешь мне помочь? Попытайся выяснить, куда его положили. Мне надо его увидеть. И помириться с ним, прежде чем…

— Конечно! Конечно, даже не думай! Я постараюсь всё узнать. Но как ты будешь говорить? Ты же не в себе… Ничего не случится, если ты откажешься.